Том 18. Избранные письма 1842-1881
Шрифт:
Теперь лето, и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу. Нынешний год долго я боролся, но красота мира победила меня. И я радуюсь жизнью и больше почти ничего не делаю.
У нас полон дом гостей. Дети затеяли спектакль, и у них шумно и весело. Я с трудом нашел уголок и выбрал минутку, чтобы написать вам словечко.
Пожалуйста же, по-старому любите нас, как и мы. Передайте наш привет Марье Петровне.
Ваш Л. Толстой.
375. Н. H. Страхову
1880 г. Сентября 26? Ясная Поляна.
Дорогой Николай Николаич.
Я
Я продолжаю работать все над тем же и, кажется, не бесполезно*. На днях нездоровилось и я читал «Мертвый дом»*. Я много забыл, перечитал и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина.
Не тон, а точка зрения удивительна — искренняя, естественная и христианская. Хорошая, назидательная книга. Я наслаждался вчера целый день, как давно не наслаждался. Если увидите Достоевского, скажите ему, что я его люблю*.
Прощайте, пишите и главное поядовитее, вы такой на это мастер.
У меня новый кандидат-филолог* — умный, хороший малый. Я нынче очень нескладно рассказывал ему кое-что о вашей новой статье*, и очень мне было радостно видеть его удивление и восторг.
Ваш Л. Толстой.
376. H. H. Страхову
1880 г. Декабря 28? Ясная Поляна.
Не стою я, дорогой Николай Николаич, таких писем, как ваши два последние*, тем, что не написал вам давно, стою только той душевной радостью, которую они доставляют мне.
Пожалуйста, напишите мне подробнее о вашем нездоровье. Я так и не знаю, что у вас. По последнему письму я думал, что вам лучше. Хоть вы и сами не любите лечиться, все-таки не залечивайтесь. Искушение у вас сильно — докторов много: знакомые. Если бы я был в городе, я наверно бы лечился, а вот не лечусь, и все то же. Радуюсь тому, что статья ваша разрастается, и понимаю это, и желаю этого, и прошу вас работать побольше над делом, а не над пустяками, как переводы и особенно эта дребедень из дребеденей «Фауст» Гете. Фет напомнил мне его*.
Да еще получил от вас весточку — предисловие к Шопенгауэру — последняя страница превосходна*. А 4 корня ведь я так и не понимаю и боюсь, что Шопенгауэр не понимал их, когда писал — мальчиком, а потом, когда вырос большой, не хотел отречься*.
Судя по вашим письмам, у вас на душе очень хорошо. И это удивительно для меня — в Петербурге. Как получу ваше письмо, так захочется ужасно вас увидать. Давайте мечтать, что на масленице, если будем живы-здоровы, вы приедете к нам. Я бы приехал к вам, если бы вы жили где-нибудь одни; но Петербург для меня что-то страшное и гадкое, не по мыслям, но чувству прямо противно. Я бы так и ждал вас, и пригонял свои занятия, чтобы быть более свободным.
У нас все — очень хорошо. Каждый день
Ваш Л. Толстой.
Хвалю ваше предисловие [к] Шопенгауэру, но не согласен, что пессимизм есть основная черта религиозного настроения.
Если случится, что вам без труда можно приобрести книгу о Филоне или его сочинения — такую книгу, чтобы дала ясное понятие о нем, то достаньте, пожалуйста, и пришлите.
1881
377. H. H. Страхову
1881 г. Февраля 5-10? Ясная Поляна.
Получил сейчас ваше письмо*, дорогой Николай Николаич, и спешу вам ответить.
Разумеется, ссылайтесь на мое письмо*. Как бы я желал уметь сказать все, что я чувствую о Достоевском. Вы, описывая свое чувство, выразили часть моего. Я никогда не видал этого человека и ни когда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек. Я был литератор, и литераторы все тщеславны, завистливы, я, по крайней мере, такой литератор. И никогда мне в голову не приходило меряться с ним — никогда. Все, что он делал (хорошее, настоящее, что он делал), было такое, что чем больше он сделает, тем мне лучше. Искусство вызывает во мне зависть, ум тоже, но дело сердца только радость. Я его так и считал своим другом, и иначе не думал, как то, что мы увидимся, и что теперь только не пришлось, но что это мое. И вдруг за обедом — я один обедал, опоздал — читаю: умер. Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а потом стало ясно, как он мне был дорог, и я плакал и теперь плачу.
На днях, до его смерти, я прочел «Униженные и оскорбленные» и умилялся.
В похоронах я чутьем знал, что, как ни обо[…] все это газеты, было настоящее чувство.
Что скажете на письмо жены?* Книги* в эту минуту не нужно. Очень благодарю вас. От всей души обнимаю и люблю вас.
Ваш Л. Толстой.
Василий Иваныч* всякий раз просит передать вам свою любовь и уважение.
378. Александру III
<черновое>*
1881 г. Марта 8-15. Ясная Поляна.
Ваше императорское величество.
Я, ничтожный, непризванный и слабый, плохой человек, пишу письмо русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали*. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу. Я думаю себе: если ты напишешь, письмо твое будет не нужно, его не прочтут, или прочтут и найдут, что оно вредно, и накажут тебя за это. Вот все, что может быть. И в этом для тебя не будет ничего такого, в чем бы ты раскаивался. Но если ты не напишешь и потом узнаешь, что никто не сказал царю то, что ты хотел сказать, и что царь потом, когда уже ничего нельзя будет переменить, подумает и скажет: если бы тогда кто-нибудь сказал мне это! Если это случится так, ты вечно будешь раскаиваться, что не написал того, что думал. И потому я пишу вашему величеству то, что я думаю.