Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Пошли. Пусть они побудут вдвоем.
ИЗ ГЛУБИНЫ [44]
Когда Старейшина беседовал с гостем на террасе прямо над девятым газоном, из клуба вышла девушка, буквально сиявшая красотой. Сердечно поздоровавшись, она показала ему браслет и спросила:
— Прелесть, да? Эмброз подарил к дню рождения. Она отошла, а гость вздохнул:
— Всегда одно и то же! — сказал он. — Исключений нет. Ну почему Природа создает таких девушек, если при них непременно есть какой-нибудь Эмброз, или Джим, или
44
«Из глубины» — Пс. 129:1.
— Вам понравилась моя юная приятельница?
— То, что доктор прописал!
— Странно, что вы так выразились. Доктор не столько прописал ее, сколько получил. Она замужем за нашим здешним врачом Эмброзом Гассетом.
— Какой неравный брак!
— Именно. У него. Ее гандикап — 18, а у него — ноль. Но следует учесть, что она впервые взяла клюшку незадолго до свадьбы. Она играла в теннис.
Как все, боготворящие гольф, он относился к прочим спортсменам не лучше, чем ранние христиане к эбионитам. [45]
45
эбиониты — иудео-христианская секта I века.
— Что ж, — иронически заметил гость, — хорошо, что он помнит ее день рождения.
— Ничего не поделаешь. Это число отпечаталось в его памяти. Быть может, придет время, когда Эмброз забудет выровнять края поля, но день рождения жены ему не забыть, и вот почему…
Обеспечив внимание слушателя (для чего он ткнул его под ребра ручкой клюшки), Старейшина начал свой рассказ.
Эмброз Гассет (сказал он) жил здесь несколько месяцев, когда в его жизнь ворвалась Эванджелина Тьюксбери. Мы все любили его и желали ему счастья. Многие из наших дам спали и видели, как выдадут дочь за приятного молодого человека с честными синими глазами и непревзойденным ударом. Однако он не поддавался. Как многие приятные люди с честными глазами, он был истинным мотыльком.
Но когда Эванджелина приехала к своей тетке, мисс Марте Тьюксбери, он был сражен на месте, да так, что грохот слышали в соседних графствах.
Обычно влюбленные молодые люди приходят на эту террасу или вообще туда, где я сижу в своем любимом кресле, ожидая от меня сочувствия и совета. Сделал это и Эмброз. Очнувшись от легкой дремы, я увидел, что он стоит надо мной, смущенно почесывая подбородок железным наконечником клюшки.
— Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю, — сказал он без предисловий. — Когда я вижу ее, пульс учащается, давление повышается, а может быть — температура. Перед глазами плавают белые пятна. Словом, я хочу обнять ее и крикнуть: «Мы созданы друг для друга».
— Вы имеете в виду?..
— Разве я не сказал? Эванджелину.
— Какая жалость!
— Почему?
— Дорогой Эмброз, мне тяжко огорчать вас, но она играет в теннис. Я видел собственными глазами, как она скачет по корту, издавая сомнительные крики.
К моему удивлению, он беспечно махнул рукой.
— Она мне говорила.
— И вы ее
— Конечно.
— Эмброз, подумайте немного. Да, игроку в гольф нужна жена. Кто-то должен с терпением и восторгом слушать о его успехах. Но как вы этого добьетесь от теннисистки?
Он пылко вздохнул.
— Дайте мне на ней жениться, а там разберемся. Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю.
Через несколько дней он снова пришел к моему креслу.
— Вы знаете, — спросил он, — что я ее люблю?
— Да-да, конечно. Как дела?
— Неважно. К ней не пробьешься сквозь этих теннисистов.
— Родство душ. Вот кто создан друг для друга. Бросьте вы это, Эмброз, и подыщите безвредную барышню с приличным гандикапом.
— Ни за что! «Созданы»? Ха-ха! Эти жалкие микробы? Я их презираю. Но трудно, трудно. По-моему, самый заядлый — такой глист по имени Дуайт Мессмор. Вы его знаете?
— С виду. Конечно, ее к нему тянет. Он — просто мастер этого пинг-понга для взрослых.
— Претендует на кубок Дэвиса.
— А что это?
— Ну, кубок. Награда.
— У этих недоумков есть кубки? Да-а… Как же вы хотите победить соперника?
— Я прошу ее заняться гольфом. В его чистой атмосфере ей станут смешны всякие Мессморы. Но она и слушать не хочет. Она говорит, что только… неумные люди могут играть в такую игру.
— И эти чудовищные речи не мешают вам ее любить?
— Конечно, нет. Такой любви не помешаешь. Однако положение — сложное, надо что-то делать.
Несколько недель я его не видел, а потом с ужасом узнал, что же он сделал.
Он стал играть в теннис.
Конечно, совесть с трудом допускала, чтобы человек с гандикапом два, стремящимся к нулю, пустил под откос дело своей жизни. Позже, придя в себя, он рассказывал, что борьба была ужасна. Но любовь победила. Если ради Эванджелины надо играть в теннис, что же, он готов и на это.
Расспросы помогли ему узнать, что лучше всего — брать уроки у тренера. Подняв воротник, опустив поля шляпы, он пробрался туда, где творится это темное дело; и не успел моргнуть глазом, как оказался на корте с ракеткой в руке. Точнее, в руках, ибо он привык держать клюшку.
Тогда тренер сделал первое замечание:
— Ракетку держат одной рукой.
Эмброз удивился, но урок — это урок.
— Ну, начинайте, — сказал тренер.
— Еще не махнули флажком.
Тренер посмотрел на него, как на новое приобретение зоопарка.
— У нас нет никаких флажков. Вы что, никогда не играли в теннис? Странно! Во что вы играете?
— В гольф.
— Гольф? Ах, да! Такая беготня по выгону.
— По выгону?
— Ну, по пастбищу. Так-так-так. Теперь слушайте. Начнем с самого начала. Это — ракетка. Это — сетка. Это — мяч…
Под конец урока на корте появился долговязый субъект.
— Вы подумайте, мистер Мессмор, — обратился к нему наставник, — этот джентльмен никогда не играл в теннис.
— Он и сейчас не играет, — ответил тот. — Ха-ха-ха-ха-ха! Эмброз вспыхнул, но только спросил: «Вот как?» — и продолжал свое дело.
Он брал уроки каждый день. Наконец тренер сказал, что он готов к «человеческой игре», но охладил его радость, предложив в партнеры одного знакомого калеку.
Однако Эмброз сыграл не с калекой, а с Эванджелиной Тьюксбери. Невероятно осмелев, он попросил ее — и получил согласие.