Том 18. Лорд Долиш и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

* * *

В анналах английской литературы встречаются счастливые случайности, но редко такие, как появление мистера Барта Кеннеди [130] в тот исторический вечер в «Лобелии». Он завернул туда после обеда и наблюдал весь инцидент с начала до конца. Без четверти одиннадцать взъерошенный человек вбежал через парадный вход в Кармелайт-Хаус [131] и, не дожидаясь лифта, бросился вверх по лестнице, громко требуя ручку, чернил, бумаги.

130

Барт Кеннеди — (1862–1931). Известный английский журналист, писатель, издатель.

131

Кармелайт-Хаус — здание в Лондоне на Флит-стрит, где помещалась (с основания до 1988 г.) редакция «Дейли Мейл».

На следующее утро «Дейли Мейл» [132]

пестрела заголовками. Вся пятая страница была тематическая. Заголовки не виляли вокруг да около. Читателя забрасывали фактами:

СЦЕНА В «ЛОБЕЛИИ»

ПРИНЦ ОТТО САКСЕН-ПФЕННИГСКИЙ ОШИКАН РУССКИМИ СОЛДАТАМИ

ЧТО ПОСЛЕДУЕТ?

Таких было еще не меньше семнадцати, а следом шел специальный репортаж Барта Кеннеди.

Писал он так:

«Памятный вечер. Невероятный вечер. Вечер, какой мало кто увидит еще раз. Грозный вечер чудес. Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер.

Девять тридцать. Я пообедал. Я съел свой обед. Свой обед! Я съел свой обед этим вечером. Этим дивным вечером. Вечером одиннадцатого сентября. Прошлым вечером!

Я пообедал в клубе. Отбивная. Вареный картофель. Грибы на тосте. Крошечка стилтонского сыра. Полбутылки бургундского. Я откинулся на спинку стула. Я взвесил варианты. Мюзик-холл? Театр? Библиотека? Тот вечер, вечер одиннадцатого сентября, я чуть не убил за книгой в клубной библиотеке. Тот вечер! Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер!

Судьба привела меня в «Лобелию». Судьба! Мы — ее игрушки. Ее футбольные мячи. Мы — футбольные мячи Судьбы. Судьба могла направить меня в театр «Гейети». [133] Судьба привела меня в «Лобелию». Та Судьба, что правит нами.

Я передал визитную карточку администратору. Он пропустил меня. Учтивый, как всегда. Он пропустил меня за красивые глаза. Этот администратор. Любезный и учтивый администратор.

Вот я и в «Лобелии». Контрамарочник. Я был в «Лобелии» по контрамарке!»

132

«Дейли Мейл» — ежедневная утренняя газета, выходила в Лондоне, распространялась по всей стране; основана в 1896 г.

133

«Гейети» — музыкальный театр в Лондоне.

Далее в оригинале статьи идут продолжительные рассуждения об интерьере мюзик-холла, а также отступление об эстрадных представлениях вообще. Лишь упомянув о зрителях, мистер Кеннеди возвращается к главному.

«А что за зрители собрались посмотреть дивертисмент, подготовленный любезным и учтивым администратором «Лобелии»? Зрители. Их суд не знает апелляций. Они диктаторы в мюзик-холле. Зрители».

Здесь автор отпускает ряд весьма интересных и глубоких замечаний про зрительские массы. Без них можно обойтись.

«Первые ряды партера, заметил я, сплошь занимали русские офицеры. Степные вояки. Бородачи. Русские. Они сидели молча, настороженно. Они мало аплодировали. Они равнодушны к программе. Велосипедисты-эксцентрики. Бойкая субретка и кумир Белгрейвии. Студенты-спорщики. Комик во фраке. Дрессировщик с учеными канарейками. Ничто их не затронуло. Они ждали. Ждали. Беспокойно ждали. Все мышцы напряжены. Собирались с силами. Ждали. Чего?

Мой сосед прошептал спутнику, как приятель ему рассказал, будто сам слышал от билетера, что галерка и амфитеатр битком набиты русскими. Русские. Везде русские. Почему? Так любят мюзик-холл? Или пришли по какой-то скрытой причине? В воздухе висело беспокойство. Мы все ждали. Ждали. Чего?

Атмосферу можно определить одним словом. Единственным. Зловещая. Атмосфера была зловещая.

А! Движение в переполненном зале. Зыбь на глади моря перед штормом. Сестры Сигсби в негритянском гриме, несравненные актрисы бурлеска, кончили танцевать, улыбнулись, послали воздушные поцелуи, упорхнули за кулисы, выпорхнули опять, улыбнулись, повторили воздушные поцелуи и скрылись с глаз. Протяжный аккорд из оркестра. Аккорд — почти рыдание. Рыдание над тем, что прошло. Появляются два ливрейных служителя. Они несут картонные листы. Служители несут картонные листы. Но не пустые. На каждом листе номер.

Номер пятнадцать.

Кто же под номером пятнадцать?

Принц Отто Саксен-Пфеннигский. Принц Отто, генерал германской армии. Принц Отто — вот кто под номером пятнадцать.

Гром аплодисментов в зале. Но русские не хлопают. Они молчат. Они ждут. Чего?

Оркестр наигрывает жизнерадостный мотив. Расходится тяжелый занавес. Высокий красавец в мундире вышагивает на сцену. Он кланяется. Высокий красавец в мундире кланяется. Это принц Отто Саксен-Пфеннигский. Генерал германской армии. Один из наших завоевателей.

Он говорит: «Леди и джентльмены». Человек и генерал говорит: «Леди и джентльмены».

И ничего. Ничего. Ничего. Больше ничего. Ничего. Он говорит: «Леди и джентльмены», но ничего больше.

Почему бы ему не сказать больше? Что, он закончил выступление? И это все? Он получает восемьсот семьдесят пять фунтов в неделю за два слова, «леди и джентльмены»?

Нет!

Он хочет говорить. Ему есть что сказать. То было лишь начало. Этот высокий красавец еще музыкой своей не поделился. [134]

Почему же он не говорит больше ничего? Почему он сказал: «Леди и джентльмены», — но ничего больше? Ничего. Только это. Больше ничего. Ничего.

Потому что из партера до него доносится нескончаемое сокрушительное улюлюканье. Это нескончаемое сокрушительное улюлюканье исходит от русских в партере. Так вот чего они ждали. Вот чего они ждали столь напряженно. Вот чего. Они ждали грандиозного «у-лю-лю!».

Генерал отшатывается. Он изумлен. Поражен. Может статься, напуган. Он всплескивает руками.

На галерке и в задних рядах угрожающе свистят и завывают. Как дикие звери. Как паровые котлы

на грани взрыва. Как зрители мюзик-холла, чтобы ошикать актера.

Все вскочили на ноги. Некоторые — на мои. Все кричат. Весь зал кричит.

Среди вавилонского столпотворения слышны отдельные выкрики.

— Вонски! Гадский номерович! — кричат бородатые русские, нелицеприятные критики. — Гадский номерович!

Глаза германца пышут огнем. Глаза властного человека.

— Вонски! Чванка! Гадский номерович!

Зрители ужасны в гневе. Зрители. Верховный суд. Эти зрители в гневе ужасны.

Что произойдет? Германец стоит на своем. Человек, спаянный железом и кровью, [135] стоит на своем. Он намерен продолжать. Властный человек. Он не остановится ни при какой погоде.

Зрители привстают с мест. Помидор расплющивается о правый глаз принца. Помидор перезрел.

— Вонски!

По воздуху летят три тухлых яйца и дохлая кошка. Недолет — и они падают в оркестр. Эти яйца! Эта кошка! Попали в дирижера и второго тромбониста. Падают они, как тихий дождь, струящийся на землю из облаков. [136] Кошка! Яйца!

А! Наконец бдительный и находчивый распорядитель спасает положение. Этот человек. Распорядитель. Великий ум. Медленно, неотвратимо ползет вниз пожарный занавес. Он на полпути. Он опустился целиком. Зрители перед ним. Зрители. Принц за ним. Принц. Генерал. Железный человек. Артист, которого только что ошикали.

В зале звучит национальный русский гимн. Громоподобно! Победно! Национальный гимн России. Хвалебная песнь!

Возвращаются служители. Невозмутимые, бесстрастные служители. Они вынимают номер пятнадцать. Они ставят номер шестнадцать. Они, как Рок, — безжалостный, непоколебимый, невозвратный, безмолвный. Эти служители.

Гремит оркестр. Начинается выступление под номером шестнадцать…»

134

еще музыкой своей не поделился — слегка измененная цитата из стихотворения американского поэта Оливера Уэнделла Холмса (1809–1894) «Без голоса» (1858).

135

«железом и кровью» — выражение принадлежит крупнейшему прусско-германскому политику и дипломату Бисмарку (1815–1898).

136

«как тихий дождь, струящийся на землю из облаков» — Шекспир, «Венецианский купец», акт IV, сцена 1, монолог Порции. Пер. П.Вейнберга.

Глава 8 ВСТРЕЧА В «ШОТЛАНДСКОМ ПОГРЕБКЕ»

Принц Отто Саксен-Пфеннигский стоял за кулисами и весь трясся. Неописуемые немецкие проклятия сыпались у него с языка. На несколько шагов поодаль выжидали шесть крепких рабочих сцены с засученными рукавами. Это они скрутили генерала, пока опускался пожарный занавес, чтобы он не ринулся с саблей в партер. По первому знаку распорядителя они бы и снова его скрутили.

Распорядитель старался позолотить пилюлю.

— Бог ты мой, ваше высочество, — уговаривал он, — ничего такого. С каждым случается. Спросите самых что ни на есть зубров, как их освистывали поначалу. Да чего, и из звезд кое-кто в некоторые города носа не кажет, вечно им там достается. Не берите в голову, это…

Подошел курьер с запиской в руке.

— Тут парнишка в очках, одетый не разбери-поймешь, просил передать вашему высочеству.

Принц выхватил листок.

Послание было написано круглым детским почерком, с подписью «Доброжелатель». Там стояло: «Генерал Водкинофф сегодня специально подослал своих людей ошикать Вас, потому что завидует из-за колонки в «Анкор» на этой неделе».

Принц Отто сразу взял себя в руки.

— Извините, ваше высочество, — забеспокоился распорядитель, видя, что он двинулся с места, — вам нельзя на сцену. Стань тут, Билл.

— А как же, сэр!

Принц Отто приветливо улыбнулся.

— Опасность миновала. Я не имею намерения идти на сцену. Я думаю на минутку заглянуть в «Шотландский погребок».

— О, тогда, ваше высочество, всего доброго, ваше высочество! Ни пуха, ни пера на завтра, ваше высочество!

* * *

С тех пор как два генерала присоединились к актерскому братству, они стали захаживать после выступления в «Шотландский погребок», где беседовали, загораживая проход, по строгим правилам звездного этикета.

Принц ни капли не сомневался, что найдет Водкиноффа там.

Он не ошибся. Русский генерал был на месте, болтал у стойки с барменшей о погоде.

Он приветствовал принца нарочито небрежным кивком.

— Хорошо принимали? — бросил он мимоходом. Принц Отто сжал кулаки; но он прошел суровую дипломатическую выучку и умел владеть собой. Заговорил он на знакомом языке дипломатии.

— Дождь прекратился, — сказал он, — но мостовые еще мокрые. Ваша светлость не забыли надеть прочные галоши?

Выпад явно достиг цели, но великий князь отвечал со всей невозмутимостью:

— Дождь, — объявил он, попивая вермут, — всегда мокрый, а иногда и холодный.

— Но он никогда не идет снизу вверх, — подчеркнул принц.

— Насколько я могу судить, нечасто. Вы наблюдательны, дорогой принц.

Воцарилось молчание; затем принц, сбитый было с толку, возобновил атаку.

— От Чаринг-кросса до Хаммерсмитского Бродвея быстрее всего добираться на метро.

— Людям случалось умирать на Хаммерсмитском Бродвее, — непринужденно отметил великий князь.

Принц заскрежетал зубами. Он уступал своему изворотливому сопернику по части дипломатического языка и сознавал это.

— Солнце встает на востоке, — воскликнул он, чуть не задыхаясь, — но оно сядет… оно сядет!

— Будто курица на яйца, — прозвучал циничный ответ.

Остатки самообладания покинули принца. Эфемерная дипломатическая болтовня ужасно действует на нервы тому, кто к ней не расположен. Ей самое место в сверкающей бальной зале при каком-нибудь фривольном дворе. Если человека только что ошикали в мюзик-холле, да еще стараниями другого, и он пытается вырвать у собеседника признание, она просто бесит.