Том 19. Избранные письма 1882-1899
Шрифт:
Если ошибаюсь — простите. Целую вас.
322. С. Т. Семенову
1897 г. Ноября 9. Ясная Поляна.
Очень мне жалко, дорогой Сергей Терентьевич, что должен огорчить вас.
Ваше сочинение: «Новые птицы…»* не хорошо. Нет ни внутреннего, ни внешнего интереса, нет и характеров. Главные лица совсем безжизненные, остальные старые и неяркие типы. Вообще мне кажется, что вы не склонны, или еще рано вам писать в драматическом роде. Мне очень жалко, что я должен сказать это вам, но правда всегда хороша. Рассказы ваши многие — и всегда самые простые, самые лучшие — очень хороши, но это писание ниже всякой критики. Даже и язык не выдержан. Но вы не унывайте, и если есть захватывающие вас
Любящий вас
Л. Толстой.
Рукопись посылаю.
9 ноября.
323. П. А. Буланже
1897 г. Ноября 17. Ясная Поляна.
Получил вчера ваше длинное письмо, дорогой Павел Александрович, из Москвы*. А я еще в деревне и хочу пробыть как можно дольше. Уж очень велико преимущество жизни здесь перед московской. Чем более живу, тем более убеждаюсь в несомненности того, что простота, бедность, одиночество, скука жизни есть всегдашний признак важности, серьезности, плодотворности жизни, и напротив, сложность, богатство, общественность, веселие жизни — признак ее ничтожности. Сижу здесь один: немного пишу, делаю пасьянсы, разговариваю с Александром Петровичем*, и тем, кто зайдет, читаю пустяки, хожу один по комнате и знаю, чувствую, что жизнь моя оставляет след во мне, а потому, наверное, и в ком-нибудь другом. А в Москве, в Лондоне интереснейшие события, книги, собеседники, заседания, прения, полнота как будто жизни через край, а она пустая и дай бог, чтобы только пустая, а то еще и скверная. Жизнь та, которая в нас, такое великое, святое дело, что только не нарушать его святости, не мутить — быть как дети, — и жизнь будет плодотворна и удовлетворяющая. За письмо ваше очень благодарю вас. Все это мне нужно про вас знать, и вы старались передать мне все о себе и старались не только мне показать, но и себя уверить, что вам хорошо, но я чувствую, что вам было тяжело и дурно. Разумеется, все дело в том, чтобы не думать о завтрашнем дне, но для того, чтобы не думать о нем, есть только одно средство: думать не переставая о том, так ли я исполняю дело настоящего. И это для нас, людей, связанных семьей, очень трудно, потому что часто нарушается единство с тем, что стало единой плотью, и тогда путаешься. Черткова совет очень хорош, я его и к себе применил. Да и просто по слабости своей не можешь всегда жить в настоящем, особенно за других. Хотя я и не испытывал этого, я вполне понимаю возможность и даже радость незаботы о завтрашнем дне, за себя, но не за других. Вот я теперь за вас не могу выкинуть этого из головы и не могу быть спокоен о вас, пока не узнаю, что вы нашли средства зарабатывать необходимое для семьи.
Так же и вы, я думаю, по отношению жены, тещи. Пожалуйста, не ищите в этих моих словах какого-нибудь определенного смысла. В них такого и нет. А просто люблю вас и жалею и болею о вас. Хилкова положение я знаю и написал ему нехорошее, злое письмо и теперь со страхом жду его ответа, что он рассердился на меня*. Я живу хорошо. Дочери еще не приезжали. Маленький внук, которого повезла Таня, заболел, и это задержало ее. Прощайте. Целую вас и семью.
Л. Т.
17 ноября.
324. Л. Я. Гуревич
1897 г. Ноября 27. Ясная Поляна.
Дорогая Любовь Яковлевна,
Посылаю вам исправленную корректуру перевода Карпентера и английский текст*. Корректуру не худо бы еще просмотреть. В одном месте я перевел буквально habits and conduct звезд прямо: привычками и поведением звезд. Если это вам покажется слишком смелым, поправьте по-прежнему*.
Переводчик, сын мой Сергей, имя своего
Предисловие я написал. Оно переписывается и будет выслано вам дня через два. Я бы желал еще раз прочитать и поправить его в корректуре. Пожалуйста, сделайте так*.
Дружески жму вам руку. Передайте мой привет Акиму Львовичу. Его критика Соловьева мне очень понравилась*.
Ваш Л. Толстой.
27 ноября 97.
325. А. Л. Флексеру
1897 г. Декабря 5. Москва.
Дорогой Аким Львович,
Я никак не могу печатать мое предисловие к Карпентеру. Очень жалею, что это так случилось, и прошу вас и Любовь Яковлевну простить меня за мою необдуманность и доставленные вам хлопоты. Предмет, о котором я говорю, слишком важен, чтобы писать о нем, не высказав всего, что можно сказать о нем. Это же предисловие я не могу выпустить, поэтому пришлите мне, пожалуйста, назад оригинал и не сердитесь на меня. Мне самому это недоразумение наверное неприятнее, чем оно может быть вам. И потому прошу вас еще раз не сетовать на меня*.
Лев Толстой.
5 декабря.
326. Д. П. Маковицкому
1897 г. Декабря 17. Москва.
Дорогой друг Душан,
Благодарю вас за вашу присылку и письмо* и, главное, благодарю вас за вас, за то, что вы такой, какой вы есть, во всех людях вызывающий уважение и любовь.
Я кончил «Об искусстве», отдал в журнал «Вопросы философии» и согласился на печатание раздельно*. Грот оказался душевно больной человек, с которым нельзя считаться, а которого можно только жалеть*.
Надеюсь, что печатание здесь не помешает английскому изданию. Я писал и телеграфировал им, но не получил еще ответа*.
Что касается до предисловия к Карпентеру, то оно было для меня причиной больших неприятностей. И вы были невольной причиной их. Жена страдает какой-то странной ненавистью, ревностью к Гуревич. Это началось со времени напечатания там «Хозяина и работника»*. Я думал, что это прошло, и никак не думал, чтобы предисловие произвело такое действие, и намеревался сам сказать ей об этом. Вышло же то, что это известие, полученное от вас, произвело на нее ужасное действие, так что пришлось пережить много тяжелого и взять назад статью из «Северного вестника» и вовсе не печатать предисловие*. Почему его вам и не посылаю.
Пишите мне, пожалуйста, о себе, своей жизни, своих трудах, своих друзьях и между прочим о Шмите.
Братски целую вас Л. Толстой.
17 декабря.
Пожалуйста, о том, что я пишу вам о жене, не отвечайте мне, так как письма мои она читает и всякое воспоминание об этом ей мучительно.
1898
327. Л. Л. и Д. Ф. Толстым
1898 г. Января 20? Москва.
Я очень часто с любовью думаю про вас, милые Дора и Лева, и хочется вам сказать это. Как здоровье Доры и вашего будущего семейства и как ваша жизнь идет? Твои занятия? Вероятно, хорошо. У нас нехорошо только в смысле городской суеты. Часто вспоминаю и об уединении среди чистого снега и неба. А живем мы все дружно. Таня уехала в Петербург*. Я не могу набраться энергии для работы и учусь быть довольным и жить без работы внешней, к которой не имеешь силы. Спасибо за «Вестник Европы». Боборыкин замечательно чуток*. Это заслуга. А я теперь между прочим перечитываю Гейне*. Целую вас. Что милая Марья Александровна. Поцелуйте ее от меня и напишите о ней.