Том 1
Шрифт:
Я подумал: «Зачем Софэру нужны эти плитки? Не хочет ли он их обратить в золото, как, говорят, умеют это делать хохомы? [41] »
Но плитки нужны ему были для другого.
— Ты хочешь научиться читать и писать? — спросил Софэр.
— Это только ученые люди могут заниматься таким трудным делом, — проговорила из угла мать. — А при нашей бедности разве мы можем учить этому наших детей!
Софэр взял прутик, насыпал золы на пол, разгладил ее и начертил мне такой знак:
41
Хохом —
— Что это тебе напоминает?
Я подумал, посмотрел справа, посмотрел слева и сказал:
— Если повернуть немного, то этот знак похож на голову быка с рогами и ушами, — и нарисовал пальцем на золе.
— Верно! Вот этот знак и есть «алеф», по-сидонски [42] значит «бык». Если мы этот знак напишем, то будем говорить «а». А вот этот знак похож на дом или шатер — «бет» — и произносится как «б». Ты можешь его повернуть вот так, и тогда он совсем похож на шатер, из которого идет дымок. Ведь наши деды не жили в земляных хижинах, как мы живем теперь, а кочевали с баранами по полям: то здесь расставят свои шатры, то в другом месте, где хорошая трава.
42
Финикияне называли себя сидонцами или «сынами Анат» — «бени Анат».
Мать подошла ближе и тоже внимательно смотрела, как старик рисовал на золе свои значки.
— Этот знак не напоминает ли тебе голову нашего большого друга и труженика верблюда — «гимель», голову на длинной тонкой шее? Этот значок читается как «г». А вот этот вьется, как волна, и означает «мем» — «вода» — и читается как «м».
Так Софэр стал мне показывать разные буквы, и я в первый же день выучил, как пишутся некоторые из них. Их можно складывать вместе, и тогда получаются интересные слова. Писать надо справа налево. Первое слово, которое я написал, было «ам», что значит «мать».
На другое утро, когда совсем рассвело и повсюду заблеяли козы, уходившие с пастухами в горы, я побежал к моим друзьям. Они на гумне, около мельницы, заняты были игрою в «шарики».
Все почти были в сборе: Менахем с разбитой губой, тощий Мендола, обжора Гамалиель — две редьки торчали у него за пазухой, — косой Бахья и маленький Ханания. Бахья, прищурив один глаз, целился в рассыпанные глиняные шарики; ловко сбив сразу три, он вдруг увидел меня и закричал:
— Эли, разве сегодня праздник, что ты с нами?
Я раздувался от важности — ведь я мог им рассказать столько новостей, о которых они и не подозревали.
— Сознайся, что ты плохо смотрел за телятами Абибаала и он тебя прогнал, — заметил Гамалиель, принимаясь за редьку.
— Ну так что ж, что прогнал? Зато вчера я смотрел, как строят корабль, и научился писать слова! — И я рассказал им и про старика, и про купленный им мой глиняный кораблик.
Мальчики слушали раскрыв рты, а маленький Ханания даже сел на землю и заревел, говоря:
— Я боюсь, что старик придет ко мне ночью и будет охать и кашлять!
Но остальные на него зашикали. Гамалиель сунул ему в рот недоеденную редьку, и Ханания замолк.
Все мои друзья — отчаянные храбрецы; сколько раз мы вместе ходили на кузницу сердитого Бен-Барзила, и, хотя он бранился и грозил щипцами, мы все равно смотрели, как он плавил медь,
Друзья пошли за мной — они хотели посмотреть на волосатого старика и на его старую бедную ослицу. Тихонько вошли мы в хижину и остановились у дверей. Старик, увидев нас, приподнялся и облокотился на руку.
— Кто эти маленькие люди? Я плохо вижу, — простонал он.
— Это мои друзья, дети авалинских рыбаков. Они пришли пожелать тебе скорее выздороветь.
Гамалиель громко воскликнул:
— Проживи сто тридцать лет и повидай весь свет!
— После такого пожелания, конечно, я поправлюсь и еще объеду самые далекие страны.
— Ступайте, не мешайте Софэру-бобо [43] , — сказала мать. — А ты, Эли, посиди около больного и, если он попросит пить, дай ему козьего молока.
Я сел около старика и слушал, как он бормотал непонятные слова на каком-то чужом языке.
Дней десять старик почти не вставал и постепенно поправлялся. Для меня это время даром не пропало: Софэр каждый день занимался со мной — чертил палочкой на песке буквы, которые он мне показал.
<43
Бобо — по-финикийски «дедушка».
За это время я натаскал домой глины, размял ее, очистил от камешков и приготовил старику сто таких ровных плиток, какие ему были нужны.
Тогда Софэр-бобо вытащил из мешка кусок стекла [44] странной формы. Оно напоминало большую чечевицу; с обеих сторон стекло было выпукло. Потом он достал костяную палочку — один конец ее был острый, другой оканчивался лопаточкой.
Затем я подавал ему на доске глиняные плитки, еще сырые и мягкие, и старик очень искусно и быстро выдавливал лопаточкой и царапал иглой буквы, которые я уже немного знал. Кусок стекла он держал перед глазами и смотрел через него.
44
Финикия славилась выделкой стекла.
— Почему ты смотришь сквозь стекло?
— Это замечательное стекло, и за него я заплатил дорого литейщику.
Если смотреть сквозь это стекло, то самые маленькие мушки или жучки делаются такими большими, точно они выросли в сто раз. Если бы не было у меня этого стекла, я бы не мог написать ни одной строки. А теперь я пишу на этих плитках целую книгу о том, как я приехал из города Мараканды [45] в Вавилон и оттуда — сюда, к берегу моря.
И старик усердно ставил значки на глиняных плитках и наконец исписал одну за другой все сто, которые я приготовил.
45
Мараканда — так в древности назывался город, находившийся на месте нынешнего Самарканда в Узбекистане.