Том 2 [Собрание сочинений в 3 томах]
Шрифт:
В сумочке у нее со вчерашнего дня лежало письмо Пьера Костадо, которое она, не распечатав, небрежно сунула туда. Она вскрыла конверт, бегло пробежала глазами несколько строк: «Пятьдесят градусов… Тебе, пожалуй, покажется невероятным… Но я переношу эту палящую жару без особого труда. Сейчас, когда я пишу тебе, вокруг — глубочайшая тишина. Однако никто не спит…» Роза перевернула страничку: «Все мои рассказы, наверно, кажутся тебе глупыми… Я и счастлив и страдаю. Некому душу излить, хотя окружающие любят меня и полны той бессознательной, нерассуждающей доброты, которая идет от сердца. Я среди них самый слабый, и они всячески стараются мне помочь…
Роза
Роза, однако, не решилась заговорить с братом о том, что надо взять няню через бюро по найму прислуги. Лучше его сейчас не раздражать. Дени поехал как был — в белых фланелевых брюках и теннисных туфлях. Когда он вел машину, лицо у него становилось каменным, лишенным выражения. Широко раскрытые совиные глаза как будто смотрели в вечность. Он не говорил ни слова. Казалось, он дремлет за рулем. Автомобиль мчался с бешеной скоростью. Но Розе совсем не было страшно, и нисколько не затрагивали ее ругательства и проклятия, которые неслись им вслед, — ее вдруг охватило равнодушие ко всему на свете. Облака пыли закрывали от нее мир. А ведь смерть была так близка, — смерть ее собственная и смерть еле видного за серой завесой пыли велосипедиста, которого они обогнали. Дени едва успел круто повернуть машину в сторону… Пыль облепила им щеки.
— Пора домой, Дени. Мы опоздаем к обеду.
— Я поеду кратчайшей дорогой, через Марш-прим.
Кавельге и Мария ели суп у двери флигеля при свете садового фонаря.
— И я с вами поем, — сказала Ирен. — Они до сих пор не вернулись.
— Дождись их. Нехорошо тебе без них кушать.
Ирен покачала головой. Нет, она поест с родителями супу, потом покормит маленького и ляжет спать. Мария пошла за тарелкой и налила дочери супу. Кавельге держали теперь прислугу, но хозяин говорил, что «не любит, когда эта девка вертится вокруг стола».
Давно уже спустился глубокий мрак, и наконец Ирен увидела два ярких луча автомобильных фар, вдруг осветивших каждое дерево вдоль проселочной дороги. Ирен быстро разделась, не зажигая лампы, и, когда Дени вошел в спальню, притворилась, что спит.
— Ты спишь, Ирен? Ты что, нездорова?
В ответ последовало злобное молчание. В потемках Дени едва различал на постели грузную фигуру, бугром приподнимавшую одеяло.
Он стал уговаривать жену спуститься вниз и пообедать. Она все молчала, тогда Дени добавил:
— Ужасно жаркий вечер!.. Я лягу сегодня спать в кабинете на диване… А то вдвоем тесно, не уснуть.
Он захватил пижаму и спустился в ту комнату, где однажды ночью Ланден беседовал с тенью своего хозяина. Затем отправился в столовую. Луи Ларп, одетый в суконный фрак, как в зимнее время, уже стоял за стулом Розы.
— Я убрал один прибор, — сказал он.
Он ни за что не желал говорить «барынин прибор».
Вошла Роза, успевшая переодеться. Дени налил себе сухого белого холодного вина; спелая дыня разливала аромат по всей комнате; кружа в воздухе, налетали
— Полю сегодня лучше, но, знаешь, она его перекармливает. Не хочет подержать его немножко на рисовом отваре…
— Ах, я забыл тебе сказать… Я видел в клубе Луизу Пифето, ей уже больше не нужна няня; говорят, няня замечательная, само совершенство. Луиза собирается прислать нам ее на этой неделе. Поставим Ирен перед свершившимся фактом.
Роза с трудом подавила чувство злорадства. За столом брат и сестра почти не разговаривали.
Печальная и рокочущая августовская ночь усыпила мир. За стенами столовой реяли в неверном полете бабочки и слетались из черного мрака на огонь лампы. Дени и Роза встали из-за стола.
— Если она опять будет злиться, — сказал Дени, — я перекочую в кабинет.
— Нет, нет. Наберись терпенья, будь поласковее. Это твой долг.
Роза говорила так потому, что ей было стыдно за тайное свое ликованье.
— Я выйду в сад, подышу свежим воздухом перед сном, — добавила она.
Она села на скамью и, запрокинув голову, подстерегала, как бывало в детстве, не скатится ли с неба падучая звездочка. На темном фасаде дома черными прямоугольниками вырисовывались распахнутые настежь окна в спальне Ирен. Роза услышала сухой голос Дени, — никакого отклика не последовало. Потом хлопнула дверь, а через минуту Дени вышел в сад и сел на скамью рядом с сестрой.
— Она все еще дуется. Я не решился завести разговор о няне.
Роза сказала, что ужасно много в этот вечер падучих звезд, просто уйма. Дени закурил сигарету.
— А помнишь, какие стихи Пьеро сочинил о заблудившихся метеорах? — И он продекламировал нараспев:
Созвездья, пляску волн, прибой неугомонный,Болиды, павшие в пучину темных струй, —Все, Атис, я отдам за лик твой истомленный.За очи, где горит мой горький поцелуй.— А как дальше? Я что-то не помню.
— Погоди, — сказала Роза, — дальше было так:
Твой взор терзает грудь, как море — брег…— Верно, верно! А я-то, дурак, забыл!
Его отраву пью, стеня; он все бездонней.Твое лицо — алей зари, белей, чем снег, —Лишь плод, упавший мне в воздетые ладони.— Я вчера получила от него письмо, — добавила Роза, помолчав.
— Он здоров?
— Кажется, да. Я еще не все письмо прочла.
— Бедняга Пьеро, — сказал Дани. — Он очень меня любил, а я был груб с ним. Когда он вернется, я буду с ним добрый, буду к нему внимателен. Но ему теперь это ни к чему, он меня уже любить не станет.
Над их головами послышался легкий шум — должно быть, Ирен облокотилась на подоконник и выглянула в сад.
Роза сказала громче:
— Наконец-то хоть подышать можно, правда, Ирен?
Вместо ответа с резким стуком захлопнулись решетчатые ставни. Роза посоветовала брату идти домой:
— Попытайся еще раз, будь умницей.
Дени возмутился: ведь он уже два раза просил ее, уговаривал, а она ни звука в ответ.
— Могу же я хоть одну ночку проспать спокойно. Честно заработано.
Роза невольно вскрикнула: «Ах, Дени!», — но, притворяясь возмущенной, подавила смешок.