Том 2. Лорд Тилбери и другие

Вудхауз Пэлем Грэнвилл

Об особых обстоятельствах, делавших Булпита столь нежеланным для ее отца, Джин не ведала ни сном ни духом. Сэр Бакстон не захотел открывать ей, что ее фамильное древо замарано присутствием клейщика, а уж тем более опасался, как бы она нечаянно не ляпнула чего при княгине.

Словом, секретность представлялась Бакстону лучшей политикой, и потому на расспросы дочери, куда подевался ее дядя после того, как она разговаривала с ним в столовой, отвечал, что дела отозвали того в Лондон. У Джин сложилось впечатление, что, покончив с лондонскими делами, Булпит вернется погостить в Уолсингфорд

Холл.

А теперь, оказывается, все это время он находился по соседству, и его штаб-квартира помещалась в плавучем доме!

Возможна лишь одна разгадка. Припоминая чувства отца, которому явно не хотелось даром держать в доме родственника, Джин сообразила, что произошло. Раздираемый между священными обязанностями гостеприимства и неблагородной скупостью, Бак допустил, чтобы битву выиграла маммона. Вместо уютной спальни в Холле он отправил шурина на баржу, которая даже новенькая вряд ли годилась под жилье.

Сидя за рулем «Виджона-7», Джин заливалась краской стыда за своего скупого родителя. С этим позором надо покончить. Если совесть не сумела убедить его, что недостойно вести себя как шотландец из газетного юмора, придется взять дело в свои руки. Прямо от дверей врача, решила Джин, она отвезет дядю в Уолсингфорд Холл, пусть поправляется и набирает сил. Даже Бак, рассудила она, при всей своей склонности к экономии, вынужден будет признать, что невозможно бросать в плавучем доме покалеченного человека.

После такого решения настроение у нее поднялось, и она почувствовала себя счастливее; так всегда чувствуют себя девушки, когда что-то твердо решат. Но тут раздался голос — визгливый, скрипучий, точно у куклы чревовещателя, и она поняла, что водитель автобуса что-то говорит, причем обращается к ней. Он бросил свой капот и стоял в нескольких шагах от машины, глазея на Булпита с откровенным интересом.

— Извините? — холодновато переспросила Джин, ей хотелось остаться наедине со своими мыслями. Кроме того, беспримерное злодейство Джо вселило в нее временное предубеждение против всех мужчин. При всей широте взглядов приличная девушка не способна пускаться в разговоры с представителем пола, к которому относятся люди вроде Ванрингэма-старшего.

Водитель был невысоким, остроносым субъектом, похожим на прыщавого горностая. Он стоял, глядя на Булпита, и каждый прыщ набухал любопытством. Потерпевший, откинувшись на спинку, лежал с закрытыми глазами в полнейшем отупении. Он пришел к выводу, что ему никак не перекинуть мостик через пропасть непонимания, разверзшуюся между ним и его спасителями. Придется запастись терпением до встречи с врачом — натренированный профессионал сразу определит, в чем проблема. Таким образом, он последовал совету Джо, расслабился, отчего стал поразительно похож на газетную фотографию «жертва зверского убийства». Горностай, пробормотав «Господи милостивый», немедленно приступил к расследованию.

— Чегой-то с ним? — Он ткнул сигаретой в Булпита. Если он надеялся на взрыв девичьей откровенности, то был разочарован. Джин по-прежнему держалась холодновато и отчужденно.

— Его покалечило.

— Эт я и сам вижу! А чего случилось-то? Машиной переехало?

— Нет. — Ножка Джин стала нетерпеливо отбивать

дробь по дну машины. Ей показалось, что Джо чересчур замешкался, за это время можно было узнать адреса десяти докторов.

Ответ не понравился Горностаю. В нем появилась суровость прокурора, который не намерен терпеть дурацких увиливаний свидетеля. Насупив брови, он заложил сигарету за ухо, чтоб не мешала перекрестному допросу.

— То есть как? — спросил он. Джин смотрела в пространство.

— Это как же не переехала? — продолжал Горностай. — Гляньте-ка сами. Лицо-то прямо все в крови. — Он приостановился в ожидании ответа. — Кровью уливается! — присовокупил он. — Я грю, лицо-то у него, а?

— Я вас слышала.

Ее отчужденность подействовала на Горностая неприятно. С самого начала их беседы он находился в не слишком благодушном настроении из-за того, что пассажиры, поглощенные эгоистической жаждой, хлынули в кабачок, не подумав пригласить и его. Тем самым он созрел для классовой борьбы. Изысканная красота Джин обычно пробуждала в мужчинах чувства рыцарственные и покровительственные. В Горностае она разбудила лишь низменные инстинкты. В ее голосе ему слышался оттенок аристократической надменности, и мечтал он о том, чтобы рядом оказался Сталин. Вот бы ей показал!

— Хо! — воскликнул он. Джин промолчала.

— Ф-фу-ты, ну-ты, я вежливо с ней, а ей лишь бы куснуть!

Джин не отвечала.

— Строит из себя не знай кого! — за отсутствием Сталина старался Горностай, хотя и понимал, что тот был бы похлеще.

Джин смотрела прямо перед собой.

— Такие вот, вроде тебя, и сеют смерть на дорогах! — ядовито выкрикнул он.

— Чего-чего? — вмешался новый голос.

— Такие вот, вроде тебя, и сеют смерть, — подсказал кто-то третий.

Оглянувшись, Джин обнаружила, что разговор, начавшийся как диалог, разросся до симпозиума.

Главная улица Уолсингфорда, подобно Главным улицам всех других английских селений, менялась в зависимости от дня недели. По субботам и базарным дням она превращалась в современный Вавилон, в другие дни была менее людной. Сегодня день выдался ни то, ни се. Не было фермеров, тыкающих в бок свиней, но прогуливалось довольно приличное количество местных жителей. Сейчас с десяток их, женского и мужского пола, сбилось вокруг машины. И снова, невзирая на всю свою неприязнь к Джо, Джин страстно захотелось, чтобы он поскорее вернулся.

Когда собравшиеся разглядели Булпита, по толпе пронесся вздох ужаса.

— У-ух ты! — воскликнул джентльмен в котелке.

— Нет, вы только гляньте! — подхватила женщина в каскетке.

— То-то и оно! Гляньте! — заорал Горностай. — Кровища-то хлещет! А ей плевать!

Мужчина в котелке был потрясен до глубины души.

— Так прям и плевать!

— А то!

— У-ух ты! — выдохнул котелок, а каскетка с присвистом вздохнула.

Джин негодующе заерзала. Для невиновной девушки, которая гордится тем, как осторожно, чуть ли не благоговейно, водит машину, очень досадно, когда ее изображают надменной, черствой аристократкой старого режима, которая напропалую давит детишек, а бедняки яростно потрясают кулаками ей вслед. Джин потихоньку закипала.