Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
Размышляя ночью о своем шурине, он понял: корень бед в том, что Булпит хитер, словно целая стая обезьян, ошибка же в том, что он, т. е. Бак, пытается справиться в одиночку с таким коварным типом. Значит, не обойтись без других умов, равно коварных. К полудню следующего дня план был выстроен. Он отыскал свою дочку Джин и велел ей приготовить машину, а там — и повезти его в селение, ибо намеревался экспрессом 2.57 отправиться в Лондон к адвокатам («Боле, Боле, Викетт, Виджери и Боле» из Линкольн Инн Филдз).
Сэр Бакстон крепко верил в остроту их умов и лелеял хрупкую мечту — вдруг они ему
Согласно приказу, сразу после двух Джин была на конюшенном дворе, доводя до совершенства свою любимицу… Она открутила гайку, но, как и все девушки с развитым чувством долга в отношении к машинам, крепко верила, что с гайками надо возиться без конца, и теперь закручивала ее снова, намереваясь довести до первоначального положения.
Но тень, упавшая на мощеную дорожку, сообщила, что она больше не одна, и, оторвав глаза от гайки, Джин увидела Джо, который взирал на нее и снисходительно, словно любящий папаша, наблюдающий, как развлекается его слабоумное дитя, и благоговейно, словно человек, узревший богиню.
— Так вот вы где, юная Джинджер!
— Да, я тут.
Говорила она резковато — ей не нравилось, когда ее отрывают от общения с машиной. Кроме того, с самого начала их знакомства Джо то и дело предлагал выйти за него замуж, и она прочитала на его лице, что он вот-вот примется за свое. Ей бы хотелось, по возможности, это предотвратить.
— Заняты?
— Да. Очень.
Джо, полыхнув сигаретой, ласково ее оглядел.
— Ну и грязнуля же вы! Вам известно, что у вас на носу — масляное пятно?
— Пойду и смою.
— Подумайте, сколько хлопот! Лучше бы их не сажать. Чего вы тут возитесь?
— Я работаю. Налаживаю машину.
— С определенной целью? Или так, ради удовольствия?
— Если желаете знать, Бак собрался в Лондон. Готовлю машину, чтобы отвезти его в Уолсингфорд.
Джо присвистнул.
— Уолсингфорд, запретный город? Вы что, намерены туда ехать? Что ж, захватите побольше пеммикана да проверьте запасы воды. Ведь именно из-за нее Ливингстон [88] не сумел добраться до Уолсингфорда. Да, да, воды не хватило. Жаль, что вы уезжаете.
88
Ливингстон, Дэвид (1813–1873) — миссионер и путешественник, исследователь Африки.
— Почему это?
— Надеялся, что вы мне поможете справиться с бюстом-другим. Ради вас я как-то подзабросил работку. Позавчера, урвав минут десять перед завтраком, я украсил усами несколько штук с одного конца, а вот вчера день выдался пустой. Однако потихоньку-полегоньку продвигаюсь.
— Вот и прекрасно.
— Так и знал, что вы обрадуетесь. Да, продвигаюсь. Некоторые меня перехитрили — у благородного Марка Аврелия и у бога Юпитера уже имеются бакенбарды, и какие! По самые брови. Но с Юлием Цезарем и с Аполлоном получилось недурно. Хотелось бы услышать ваше критическое мнение. А теперь, — прибавил Джо, — перейдем к теме нежной и сентиментальной.
— О,
— Вы что-то сказали?
— Я сказала «О, Боже!» — Джин спрятала ключ в ящик. — Опять вы за свое?
— Не понимаю, что значит «опять»? Я и не прекращал. Вы что, не заметили? Я прошу вас выйти за меня замуж каждодневно, как будильник.
— А вы не заметили, что я также регулярно отвечаю: я обручена с другим?
— Это от меня не ускользнуло, но я не очень-то обращаю внимание. В рукописях, которые я читал для доброго старого Басби, пока наши тропинки не разбежались, героиня всегда вначале с кем-то обручена… Эх, жаль, не прихватил сюда парочку!
— Интересные?
— Еще бы! Так что человеку подкованному известны все способы обольщения женского сердца. Я знаю, как это делается. Я спасу вас из горящего дома, или из реки, или от быков. Можно и от бешеных псов. Можно — от лошади, если ее случайно понесет. Да, можно спасти не вас, а котенка!
— У меня нет котенка.
— Это зря. Надо раздобыть. Понимаете, юная Джинджер…
— Не смейте называть меня Джинджер!
— Понимаете, юная Джин, у вас нет ни единого шанса улизнуть от меня. Считайте, мы уже шагаем к алтарю. Качаете головой? Ничего, погодите. Наступит день, и очень скоро, когда вы будете качать головой, стряхивая со своих чудесных волос рис и конфетти. Я бы на вашем месте бросил сопротивление.
— О, нет!
— Это уж как вам угодно. Но предупреждаю, попусту теряете время. На мой взгляд, вы достойны самого лучшего, и я намерен обеспечить вас лучшим из мужей. Уж поверьте, лучшим. Любящий, преданный, богатый, обаятельный…
— Кого это вы обаяли?
— То есть, как? Косил тысячами. Вы обратили внимание на миссис Фолсом? Ну, вчера, за обедом?
— А что такое?
— Как она смотрела на меня, когда я балансировал щипцами и винной рюмкой. Бедный, наивный мотылек, говорил;я себе.
— Я заметила, как на вас Бак смотрел. Боялся, что кокнете его любимую рюмку.
— Не какой-то стекляшке рассорить меня с Баком!
— Да, вы ему нравитесь. Не пойму, чем?
— Могли бы и потактичнее поставить вопрос. Вы правы, он меня ценит. Как и я его. Милый, старый Бак! Как он хотел бы со мной породниться!
— С чего вы взяли?
— Сам сказал, когда вчера я просил формального разрешения.
— Не может быть!
— Очень даже может. Человек я старомодный, не одобряю современной манеры небрежно, походя, бросить тестю, что свадьба уже состоялась. Бак просто спит и видит, чтобы я стал ему зятем. Но как, скажите на милость, если вы упорно и нелепо мне отказываете? Пожалуй, сделаю еще выстрел. Может, вы передумали.
— Нет, не передумала.
— Ничего, передумаете. Разрешите набросать маленькую сценку? Премьера моей новой пьесы. Занавес падает под гром аплодисментов. Шелестит шепоток: «Какой успех! Как это ему удается?» Лавина криков: «Автора! Автора!». В ответ на сцену выходит красивый человек, такая, знаете, ладная фигура. Это я. Подхожу к рампе, поднимаю руку, прошу тишины. Битком набитый Зал затихает. Я говорю: «Леди и джентльмены, благодарю вас за чудесный прием. Благодарю всех и каждого, но больше всех свою жену, без чьей заботы, ободрений, советов пьеса не была бы написана».