Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
— Ну и что?
Джадсон перевернул страницу и хихикнул.
— Горничная спрашивает постояльца: «Вам кофе в постель?». — «Нет, — отвечает он, — пожалуйста, в чашку».
Он с надеждой взглянул на друга, но на лице у Билла не дрогнул ни единый мускул. Джадсон, испробовав трогательные истории, спорт и юмор, взглянул на него встревоженно.
— Что стряслось?
— Ничего.
— Ты кислый, как дождливое воскресенье в Питсбурге. Вот уже несколько дней ходишь мрачнее тучи. Тебе чего-то не хватает.
— Всего мне хватает.
— Откуда ты знаешь? — с жаром произнес Джадсон. — Симптомы
— Вот как?
— Я слышал, безнадежно больных спасали чуточкой бренди. Известное дело. Прямо-таки из могилы вытаскивали. Вот сюда и поставим. В этот шкаф. Места совсем не займет.
Минуту он с надеждой глядел в непреклонное лицо Билла, потом сник.
— Ладно, — сухо сказал он. — Для твоей же пользы предлагал.
Прибыла вторая порция ветчины; разобиженный Джадсон набросился на нее, затем убрался в гостиную. Билл расчистил место за столом и сел писать.
Билл писал Алисе Кокер по вторникам и пятницам. Сегодня была пятница, соответственно, ему предстояло сочинить любовное послание. Казалось, глаза его должны сиять, но нет, они были тусклы и безжизненны; после первых пяти слов он остановился и начал грызть ручку.
Литературный процесс часто бывает долгим и мучительным, но молодого человека, который пишет возлюбленной, должны переполнять гениальные фразы. Вот уже некоторое время Биллу все труднее становилось заполнить лист, и это его смущало. Как ни кощунственно предположить, что писать Алисе — смертная скука, приходилось честно признать, что он спозаранку выставил Джадсона из-за стола, чтобы поскорее отделаться и забыть.
Он почесал в затылке. Никакого эффекта. Слова не шли.
Все это было тем более странно, что в начале лондонской жизни он составлял свои поэмы в прозе с вдохновенной легкостью. Стоило сесть, перо начинало летать по бумаге. Выражения самых достойных чувств рождались так быстро, что он не успевал записывать. То, что издают огромными тиражами в розовато-лиловых обложках, давалось ему без всяких усилий. И вот, нате — ни единой мысли.
Он встал и прошел в гостиную. Если что и может его вдохновить, так это двенадцать фотографий. Алиса Кокер царственно улыбалась с каминной полки, этажерки и столика. Билл рассматривал третью карточку слева, смутно чувствуя, что она не дает ему ни малейшего толчка, когда глухой голос воззвал к нему из глубины кресла.
— Билл, старина, — сказал голос. Билл резко обернулся.
— Чего еще? — рявкнул он.
Разумеется, не следует так грубо отвечать верному другу, но, признаем, сейчас для этого был повод. Джадсон ел его глазами, в которых была написана какая-то странная жалость. Это Билла доконало. В теперешнем раздраженном состоянии он и так с трудом переносил Джадсона, эта же гримаса скорби окончательно вывела его из себя.
— Что ты на меня пялишься? — спросил он.
Джадсон не ответил. Он встал, подошел, похлопал Билла по плечу, молча стиснул ему руку, потом еще раз похлопал по плечу и наконец вернулся в кресло.
— У меня для тебя известия, — глухо сказал он.
— Какие?
— Билл, старик, — трагически произнес
— Какие известия?
— Кто угодно, — сказал Джадсон, — может заболеть. В любую минуту. Поэтому в каждом доме нужно держать наготове небольшой запас бренди. Я читал. Оно широко применяется в медицине как легкоусвояемый и питательный продукт. К тому же это возбуждающее, ветрогонное и снотворное средство. Что, убедил?
— Перестанешь ты нести околесицу? Что случилось?
— Сколько раз было, что при дурных известиях совершенно здоровые люди падали в обморок и могли бы умереть, если б не стопочка бренди. Дай мне денег, Билл, я сгоняю на угол за пинтой-двумя.
— Какие известия?
— Помню, отец рассказывал, когда он сильно погорел в биржевую панику девятьсот седьмого… Нет, — поправился Джадсон. — Вру, не отец, его приятель. Он потерял все. Так вот, он пошел домой, открыл бутылку, хватил два стакана подряд и сразу почувствовал, что заново родился. Мало того, бренди так его вдохновило, что он спас половину состояния. Больше половины. Тут близко. Прямо на углу. За десять минут обернусь.
— Слушай, — прохрипел Билл, — если ты не скажешь, что за известия, я сверну тебе шею.
Джадсон печально покачал головой, словно горюя о том, как опрометчива и нетерпелива юность.
— Ладно, — сказал он. — Дело твое. Алиса слиняла. Обручилась со сталепрокатчиком. Просила тебя подготовить.
Билл вытаращил глаза. Роковые слова медленно проникали в его сознание.
— Обручилась? Джадсон скорбно кивнул.
— Со сталепрокатчиком?
— С ним самым.
Последовало долгое молчание. Билл внезапно осознал, что испытывает непомерное облегчение: письмо можно не заканчивать! Все утро оно давило на него тяжелым грузом, и теперь он, как ни старался, не мог удержать переполнявшего грудь восторга.
Он понимал, что это — неправильные чувства. Стыдно человеку, чьи мечты разбиты, радоваться из-за какого-то недописанного письма. Да разве это труд — дописать письмо? Вывод напрашивался один: он — бесчувственная скотина.
Поглощенный своими усилиями побороть неуместную радость, Билл вдруг заметил, что наследник Кокеров ведет себя как-то чудно. Джадсон снова покинул кресло и теперь совал ему в руку листок бумаги. Исполнив тяжелый долг, он вздохнул, еще раз похлопал Билла по спине и, крадучись, двинулся к дверям. На пороге он задержался, дважды горестно кивнул и выскользнул на лестницу. Только через несколько секунд до Билла дошло, что так выражалось дружеское участие. Джадсон был уверен, что мужчину надо оставить наедине с его горем.
Оставшись один, Билл решил честно выполнить, что полагается. Он взглянул на листок. Почерк Алисы. Видимо, то самое письмо. Вероятно, Джадсон считает, что Билл будет его читать. Но зачем? Коли уже выяснилось, что девушка, которую ты считал своей невестой, слиняла со сталепрокатчиком, какой смысл узнавать подробности? Билл бросил непрочитанное письмо на стол.
Внезапно ему пришло в голову утешительное объяснение. Да, он ничего не чувствует. Это шок, который наступает от сильной боли, спасительное отупение. Он просто оглушен. Дальше, без сомнений, начнется агония.