Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
Его встревожило возвращавшееся заикание, доказывающее, что он еще не вполне здоров, но тревожило в особенном смысле: не столько как опасение за здоровье, сколько как ненужная, досадная помеха чему-то очень важному.
Павла он встретил у калитки вместе с Таней. Она приветливо прищурилась на Алешу, но он, бросив на нее привычный ласковый взгляд, напал на Павла:
— Слушай, Павло! Какого черта волынка!
— Ну, как там офицеры?
— Оружжжие! Давай оружжжие!
— Кому оружие? Чего ты?
— Есть оружжие?
— Алешка, постой! Вот горячка! Ты что, уже выздоровел? А чего ты заикаешься?
— Бедный Алеша! — Таня подошла вплотную к нему и положила руку ему на плечо. Ее глаза выражали печальную ласку. Алеша улыбнулся.
— Не бедныный! Отставить бедный! Ты милая, Таня! Павлушка! Надо с оружием!
— Проклятый город, — сказал Павло со злостью и улыбнулся. — Проклятый, мелкий, сволочной город! Здесь нет оружия! Идем!
— Куда?
— Идем в комитет. Дело, понимаешь, спешное. Как раз ты и будешь начальником Красной гвардии. Хорошо?
— Павлушка! Это… здорово! А ваша милиция?
— Да, наша милиция. С нашей милицией одна беда. Несколько берданок, револьверы, всякая дрянь, бульдоги. Идем! Таня, так завтра увидимся. До свидания!
Таня кивнула Павлуше и сказала тихо:
— Алеша, на минутку.
Алеша с удивлением посмотрел на нее, потом на Павла. Павел подтвердил:
— Поговори, поговори. Я подожду.
— Таня, некогда, родная.
Таня вплотную подошла к нему и склонила в смущении голову почти на его грудь.
— Алеша, надо нам с тобой поговорить. Нехорошо так…
— Ты скоро уезжаешь?
— И уезжаю. И вообще надо. Как-то нехорошо получается. Почему это так?
— Да ведь ты Павла любишь! Таня, правда же?
Таня еще ниже опустила голову:
— Люблю.
— И всегда любила. Всегда. С первого дня.
— Ничего подобного, Алеша!
Алеша засмеялся и оглянулся на Павла. Павел открыто скалил зубы, как будто наверняка знал, о чем они говорили.
— Ну, хорошо, Алеша, — сказала Таня, сияя голубыми глазами, — а ты?
— Я? Я теперь солдат, то был офицер, а теперь солдат революции. Сейчас насчет оружия. Война будет, война!
— Алеша, милый, какой ты еще ребенок!
— Ребенок? Черта с два ребенок! До свидания. И ты, Таня, не то… не ври. Я с первого раза все видел, все видел.
Он дружески потрепал Таню по плечу. Павел громко рассмеялся.
— Идем, идем, — сказал Алеша.
Они быстро зашагали по улице.
— Мы давно хотели тебе поручить, да все думали, больной ты. У нас это дело плохо. Людей сколько хочешь, а оружия нет. Здесь же
Завод Пономарева занимал довольно обширную территорию, но на ней не стояло ни одного порядочного здания. Деревянные, холодные сараи, называемые цехами, окружены были невероятным хламом производственных отбросов и всякого мусора. Только в механическом цехе, где производились металлические детали, был коекакой порядок, но и здесь кирпичные полы давно износились, в стенах были щели, под крышами летали целые тучи воробьев. Бесчисленные трансмиссии и шкивы со свистом и скрипом вертелись, хлопали и шуршали заплатанными ремнями, вихляли и стонали от старости. Работала только половина цеха, обслуживающая заказы на оборону.
Переступив через несколько высоких грязных порогов, Павел остановился в дверях дощатой комнаты заводского комитета. Сквозь густые облака табачного дыма еле-еле можно было разобрать лица сидящих в комнате людей, но Алеша сразу увидел отца. Положив руку на стол, свесив узловатые, прямые, темные пальцы, Семен Максимович с суровой серьезностью слушал. Говорил Муха, старый заводской плотник, человек с острыми скулами и острой черной бородкой. Он стоял за столом, рубил воздух однообразным движением ладони:
— А я вам говорю: ждать нечего. Что вы мне толкуете: Ленин. У Ленина дело государственное. Ему нужно спихнуть какое там никакое, а все-таки правительство, а у нас здесь, так прямо и будем говорить, никакой власти нет. Мы должны Ленину отсюда помогать. Да и почем вы знаете? Пока мы здесь все наладим, Ленин у себя наладит, вот ему и легче будет. А по-вашему — сиди, ручки сложи, ожидай. Ленин дал вам лозунг: вся власть Советам. И забирай. Если можешь, забирай, а Ленину донеси: так и так, у нас готово, на месте, так сказать. А тут и забирать нечего. Вот оружия только не хватает. Достанем. Подумать надо.
— Я привел вот начальника Красной гвардии, — сказал Павлуша.
Муха прищурился уставшими глазами на Алешу и вдруг расцвел широкой улыбкой:
— Так это ж… Алешка! Семен Максимович, что же ты, понимаешь, прятал такое добро дома!
Все засмеялись, склонились к столу. Семен Максимович провел пальцем под усами, но остановил улыбку, холодно глянул на Алешу, захватил усы и бороду рукой:
— Всякому овощу свое время. Значит, поспел только сегодня.