Том 2. Пьесы 1856-1861
Шрифт:
Оленька. Я вас уверяю, что не могу.
Купец. Пожалуйте! Не задерживайте-с!
Прохор Гаврилыч. Выпей, поневолься!
Оленька допивает.
Купец( наливает и подносит Васютину). Пожалуйте-с.
Прохор Гаврилыч. Маменька, за ваше здоровье! Оленька, за твое здоровье! ( Целуется и пьет.)
Купец( наливает). Вот теперь я сам выпью-с! Честь имеем, на многие лета! Чтобы вам богатеть, а нам на вас радоваться, да завсегда
Татьяна Никоновна. Милости просим, батюшка!
Прохор Гаврилыч. Мы, маменька, теперь уж ваши гости.
Купец. Мы здесь гнездышко совьем! Только вы, хозяюшка, насчет провианту не беспокойтесь на будущее время, — это уж моя забота. Я к вам завтрашнего числа зараз побольше привезу, чтоб надолго хватило. ( Откупоривает еще бутылку и наливает.)
Прохор Гаврилыч. Опять тем же порядком!
Купец. Как водится. Сначала дамам.
Татьяна Никоновна. Батюшка, увольте!
Купец. Уж это, Прохор Гаврилыч, так чин чином по порядку у нас линия и пойдет. ( Подносит Татьяне Никоновне.)
Татьяна Никоновна. Да ты дай хоть вздохнуть-то немножко!
Купец. Не задерживайте-с!
Свои собаки грызутся, чужая не приставай! *
Картина первая
ЛИЦА:
Павла Петровна Бальзаминова, вдова.
Михайло Дмитрич Бальзаминов, сын ее.
Акулина Гавриловна Красавина, сваха.
Матрена, кухарка.
Павлин Иваныч Устрашимов, сослуживец Бальзаминова. Брюнет, большого роста, лицом мрачен и рябоват.
Бедная комната у Бальзаминовых.
Бальзаминова( одна, сидит с чулком в руках). У Миши, должно быть, опять какие-нибудь планы в голове. Прибежит из присутствия, пообедает наскоро, да и был таков, и пропал на целый день. Где-то он, бедный, бродит? Должно быть, далеко-далеко куда-нибудь ходит! Придет всегда такой измученный, усталый, и лица-то на нем нет, и не ест ничего, только все вздыхает. Надо полагать, он в Рогожскую бегает; а пожалуй что и в Лефортово! Все разбогатеть-то ему, бедному, хочется. Ну, да это ничего, пускай бегает; это еще здорово, говорят. Теперь время летнее, дел у него никаких нет особенных; все-таки лучше: пусть на воздухе бегает, чем в комнате-то сидеть; да еще и польза может произойти. Только я все что-то боюсь за него; все как-то мне не верится, чтобы он уж очень богатую-то невесту себе нашел. А уж сколько у него к этому делу старания! Даже удивительно это видеть. По его-то старанию ему бы уж давно надо миллионщицу приспособить. Должно быть, счастья нет! Без счастья, сколько уж ни старайся, ничего не выходишь. Говорят, и грибы искать — счастье нужно; а уж невест-то и подавно. Вот был же случай у Ничкиных; а из-за чего разошлись? Так, из пустяков. Нужно же было этому облому приехать! И как на грех его принесло в такое время! Кабы не он, жили бы мы теперь, как сыр в масле катались. Есть же такие злые люди на свете! Ну, что ему нужно было? Себе он пользы никакой не сделал, только Мишу моего обидел.
Матрена
Бальзаминова и Матрена.
Матрена. Письмо вот принесли. ( Подает.)
Бальзаминова. Кто принес?
Матрена. Должно, что почтальон, одет так, по-военному. Говорит: городская почта.
Бальзаминова. От кого бы это? Я уж и не знаю.
Матрена. И я не знаю. Да вот что: вы мне дайте письмо-то.
Бальзаминова. Зачем тебе?
Матрена. Я догоню солдата-то да назад ему отдам.
Бальзаминова. Что ты! как можно назад, когда оно к Мише писано.
Матрена. Должно быть, солдат-то по ошибке занес; часто бывает, что в другой дом заносят.
Бальзаминова. Да я тебе говорю, что к нам. Вот и на адресе написано.
Матрена. Нет, право, лучше назад отдадим от греха. Кто к нам письма писать станет? Кому нужно! Ведь письма-то пишут, коли дела какие есть али знакомство; а у нас что!
Бальзаминова. Какая ты глупая! Ну, слушай: «Его благородию…»
Матрена. Ишь ты, «благородию»!
Бальзаминова. «Михаилу Дмитриевичу Бальзаминову».
Матрена. Ну, да хоть и написано, а все лучше назад отдать; а то еще, пожалуй, солдата-то в ответ введешь перед начальством. Давайте! Что, право!
Бальзаминова( кладет письмо в стол). С тобой ведь не сговоришь. Ты смотри, не вошел бы кто в кухню-то!
Матрена. Украсть-то там нечего, хошь и войдет кто. ( Уходит и возвращается.) Там идет кто-то по двору-то.
Бальзаминова. Кто ж такой?
Матрена. Кто его знает! Черный, долговязый такой. Гляди, приказный; а то кому ж! Словно как он бывал тут.
Бальзаминова. Устрашимов, должно быть.
Матрена уходит. Входит Устрашимов.
Бальзаминова и Устрашимов.
Устрашимов( кланяется). Михайло дома?
Бальзаминова. Нет. Ушел куда-то.
Устрашимов( подходит к окну и молча, мрачно смотрит на улицу). Да это верно?
Бальзаминова. Ах, батюшка, что мне тебя обманывать-то!
Устрашимов( продолжает глядеть в окно). Бывает, иногда ( многозначительно) прячутся. Ну, да ведь это не поможет. Нет, шалишь!
Бальзаминова. Вы такие странные слова говорите, что и понять вас нет никакой возможности.
Устрашимов. Нет, Миша, это, брат, дудки! Атанде-с!
Бальзаминова. Вы мне объясните, в чем ваше дело и что вам угодно: так я сыну и передам.
Устрашимов( со вздохом, продолжая глядеть в окно). Тут, брат, два года хожено. Это не другое что-нибудь. Этого уступить нельзя. Ты моим несчастьем вздумал воспользоваться! Ты рыть яму ближнему! Погоди еще, может быть, сам туда попадешь! Боже мой, боже мой! Как это случилось? Как это могло случиться!