Том 2. Пьесы 1856-1861
Шрифт:
Луша. Купидон Титыч, представь что-нибудь из тиатрального.
Капитон Титыч (становится в позу).«Прочь с дороги! Посторонитесь! Лев ушел из клетки! Бык с бойни сорвался! Посторонитесь!» (Разгорячившись.)Давай теперь сюда, кто меня дураком сделал, убью сразу.
Луша хохочет. Капитон Титыч, услышав, что идут, крадется к двери и скрывается. Настасья Панкратьевна и Ненила Сидоровна входят.
Настасья
Настасья Панкратьевна. Милости просим, Ненила Сидоровна, садиться покорнейше прошу. Луша, принеси-ка нам вареньица.
Луша. Сейчас-с. (Уходит.)
Настасья Панкратьевна. Как дела ваши?
Ненила Сидоровна. Дела ничего, слава богу. Одна печаль у меня: дочерей больно много.
Настасья Панкратьевна. Видно, матушка, Немила Сидоровна, всякому своя ноша тяжела. Вот вы об дочерях, а я об сыновьях. Что у кого болит, тот о том и говорит. А по-моему, дочери все-таки легче.
Ненила Сидоровна. Глаз да и глаз нужно, Настасья Панкратьевна. Ведь нынче время-то какое! Люди-то какие! Верите ли, боишься в сад выпустить.
Настасья Панкратьевна. Что дочери! Дочерей и запереть можно, да и хлопот с ними меньше, ни учить, ни что. Ну, конечно, замуж выдавать хлопотно, возни много. А вам и то с полА-горя, Ненила Сидоровна, ведь вы денег много даете за дочерьми-то, так вам нечего бояться, что в девках засидятся.
Ненила Сидоровна. Про это что толковать. Дочь не домашний товар; как не как, а надо с рук сбывать. Ну, там уж не наша беда; живи, как хочешь. А покедова-то вот! Ведь у нас приказчики, ну и другого постороннего народу много.
Настасья Панкратьевна. Присмотр нужен, я про это вам и докладываю, зато уж больше-то никаких хлопот. Мальчики-то ведь на воле, Немила Сидоровна, как за ними усмотришь; везде ходят. У меня всего-то два сына: Андрюша да Купидоша, да и то голова кругом идет. Андрюша мальчик шустрый, проворный, до всего понятливый, так, сударыня моя, от дому совсем отбивается: то не хорошо, другое не по нем, учиться, говорит, хочу. Что ж, мы разве его не учили! И рихметике и граматике гимназист учил. На что ему много-то знать? И так боек, а как обучат-то всему, тогда с ним и не сговоришь; он мать-то и уважать не станет; хоть из дому беги.
Ненила Сидоровна. Да, вот насчет ученья-то. У нас соседка отдала сына учиться, а он глаз и выколол.
Настасья Панкратьевна. Это долго ли. А вот теперь влюбился. Да в кого! Немила Сидоровна, в кого! Во что влюбиться-то! Так, одна непокорность к родителям.
Ненила Сидоровна. В кого же, Настасья Панкратьевна? Скажите по секрету.
Настасья Панкратьевна. Что за секрет; весь околоток в трубы трубит. Знаете учителя Иванова, так в его дочь; ну, и погибает совсем.
Ненила Сидоровна. Знаю, знаю, видала. Скажите! Где же глаза-то у него были! Так, творение какое-то… ни живности, ничего.
Настасья Панкратьевна.
Ненила Сидоровна. Что говорить!
Настасья Панкратьевна. Каково матери-то?
Ненила Сидоровна. Подсыпали чего-нибудь. Это бывает.
Настасья Панкратьевна. Уж я и сама так думаю.
Ненила Сидоровна. А вы вот что… нехорошо только говорить-то…
Настасья Панкратьевна. Ничего.
Ненила Сидоровна. А сразу снимает. (Шепчет ей на ухо.)
Настасья Панкратьевна. Помогает?
Ненила Сидоровна. Помогает. То-то вот, хитры они, ан хитрей их есть. На всякий приворот средство есть; только знать нужно. Я много знаю: и от глазу, и от запою, и против бородавок у меня симпатия есть.
Настасья Панкратьевна. Так надоть попробовать, а то что же хорошего! Мы теперь его женить хотим; нам надо невесту с большими деньгами, потому сами богаты. Что за неволя нам бедную-то брать.
Ненила Сидоровна. Разумеется.
Настасья Панкратьевна. Ну, вот, матушка моя, теперь есть такая на примете, отец нашел; а он скрывается от отца-то. Всякая мать баловница; другой раз расплачется, — глядишь, и жалко, и сама его прикрываю по малости. А все-таки нехорошо.
Ненила Сидоровна. Нельзя похвалить.
Настасья Панкратьевна. А другой, Купидоша, так совсем какой-то ума рехнувший по театру. Да табак курит, Немила Сидоровна, такой крепкий, просто дышать нельзя. В комнатах такого курить нельзя ни под каким видом, кого хочешь стошнит. Так все больше в кухне пребывает. Вот иногда скучно, позовешь его, а он-то и давай кричать по-тиатральному, ну и утешаешься на него. С певчими поет басом, голос такой громкий, так как словно из ружья выпалит.
Ненила Сидоровна. Говорят, маленьких нехорошо по голове бить, глупеют от этого.
Настасья Панкратьевна. Кто их знает, может, и правда.
Капитон Титыч выглядывает из-за двери.
Да вот он.
Ненила Сидоровна. Кто? Дурачок-то? Позовите, Настасья Панкратьевна.
Настасья Панкратьевна. Купидоша, Купидоша!
Капитан Титыч робко входит.
Настасья Панкратьевна, Ненила Сидоровна и Капитон Титыч.
Настасья Панкратьевна. Что ты, Купидоша?
Капитон Титыч. Я так, ничего… Пятачок мне надо.
Настасья Панкратьевна. На что?
Капитон Титыч. Табачку купить… Без табаку-то скучно.
Настасья Панкратьевна. Ну, хорошо, дам. Представь что-нибудь нам с Немилой Сидоровной.
Капитон Титыч (трагически).«Изумлю мир злодейства, и упокойники в гробах спасибо скажут, что умерли!»