Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
Лёня, прелестная шатенка с отчетливо очерченными губками, которые поминутно изгибались по-иному, свысока посмотрела на меня и, откинув назад пышные локоны, спросила без всяких предисловий:
— Это правда, что вы пробили дыру в нашей лодке?
— Я?..
— Так мне сказал садовник, теперь мама не позволяет нам кататься, велела лодку привязать, а весла убрать.
— Да ей-богу, я не пробивал в лодке никакой дыры, — оправдывался я, словно перед инспектором.
— Но только наверное? — спросила Лёня, пристально глядя мне в глаза. — Потому что это, мальчик, очень
Тон барышни мне не понравился. Какого черта! Ни один товарищ, будь он хоть какой силач, не посмел бы со мной так разговаривать.
— Когда я говорю нет, то это наверное!.. — ответил я, напирая на соответствующие слова.
— Значит, садовник сказал неправду, — заметила Лёня, хмуря брови.
— Правильно сделал, — одобрил я, — потому что молодые барышни не умеют править лодкой.
— А вы умеете?
— Я умею и грести и плавать; плаваю на спине и стоймя.
— А вы будете нас катать?
— Если ваша мама позволит, буду.
— Так вы посмотрите, нет ли дыры в лодке.
— Нет.
— Откуда же там вода?
— От дождя.
— От дождя?
Разговор оборвался. А я только того и достиг, что хоть не боялся смотреть на Лёню; она же, насколько я теперь понимаю, просто не обращала на меня внимания. Не сходя с места, она скакала через веревку, в промежутках между прыжками переговариваясь со мной:
— Почему вы не играли с нами?
— Мне было некогда.
— А что вы делаете?
— Занимаюсь.
— Но ведь на каникулах никто не занимается.
— В нашем классе нужно заниматься даже во время каникул.
Лёня дважды прыгнула через веревку и сказала:
— Адась уже в четвертом классе, а в праздники не занимался. Ах, верно!.. Вы ведь не знаете Адася…
— Кто это вам сказал, что не знаю? — спросил я гордо.
— Так вы же учились в первом классе, а он в третьем.
Снова два прыжка через веревку. Я думал, не выдержу, и сейчас произойдет нечто невероятное.
— Со мной водились даже из четвертого класса, — возразил я с раздражением.
— Да это все равно: ведь Адась учится в Варшаве, а вы… Где это вы учитесь?.. Где?..
— В Седлеце, — с трудом выговорил я сдавленным голосом.
— А я тоже поеду в Варшаву, — объявила Лёня и прибавила: — Может быть, вы скажете Зосе, что я уже здесь…
И, не дожидаясь моего согласия или отказа, она вприпрыжку побежала к беседке.
Я был ошеломлен: у меня в голове не укладывалось, как это девочка так со мной обращается.
«Ах, отстаньте вы от меня со своими играми! — подумал я, уже по-настоящему рассердясь. — Лёня невежлива, невоспитанна, она просто сопляк!..»
Однако суждения эти отнюдь не помешали мне немедленно выполнить ее приказ. Быстрым шагом я пошел домой, пожалуй даже чересчур быстрым, — но это, наверно, вследствие душевного волнения.
Зося доставала зонтик, собираясь идти в сад.
— Да, знаешь, — сказал я, бросая фуражку в угол, — я познакомился с Лёней.
— И что же? — с любопытством спросила сестра.
— Ничего… так себе!.. — пробормотал я, избегая ее взгляда.
— Правда, какая она добрая, какая красивая?..
— Ах, меня это
— А ты не пойдешь?
— Нет.
— Почему? — спросила Зося и посмотрела мне в глаза.
— Оставь меня в покое!.. — огрызнулся я. — Не пойду, потому что мне не хочется…
Видимо тон мой был очень решителен, если сестра, не задавая мне больше вопросов, ушла. Заметив, что она пустилась чуть не бегом, я крикнул ей в окно:
— Зося, только, пожалуйста, там ничего не говори… Скажи, что… у меня заболела голова.
— Ну-ну, не беспокойся, — ответила сестра, подбегая ко мне. — Я о тебе дурного не скажу.
— Так помни, Зося, если ты хоть немножко меня любишь.
Тут мы, разумеется, очень нежно расцеловались.
Трудно сейчас откопать в памяти чувства, которые меня терзали после ухода Зоси. Как это Лёня посмела так со мной разговаривать?.. Правда, учителя и особенно инспектор обращались со мной довольно фамильярно, — да, но это старые люди. Однако среди товарищей в первом классе (теперь уже во втором) я пользовался уважением. Да и тут, в деревне, вы бы послушали, как со мной разговаривал отец, поглядели бы, как мне кланялись батраки; а сколько раз меня приглашал приказчик: «Пан Казимеж, может, заглянете ко мне: посидим, покурим…» А я ему на это: «Благодарю вас, я не хочу привыкать». А он: «Какой вы счастливец, что у вас такая сила воли… Вы бы не поддались и гувернантке…»
Соответственно обращению старших я тоже держался очень степенно. Недаром сам приходский ксендз говорил отцу: «Вы посмотрите, дражайший мой пан Лесьневский, что школа делает с мальчиком. Только год тому назад Казик был сорванцом и ветрогоном, а сейчас, дражайший мой, это дипломат, это Меттерних…»
Такого мнения были обо мне люди… И надо же было случиться, чтобы какая-то коза, которая и одного-то класса не видела, чтобы она посмела мне сказать: «Это, мальчик, очень на вас похоже!..» Мальчик!.. Подумаешь, взрослая барышня! Оттого, что она знакома с каким-то Адасем, так уже задирает нос. А что такое этот Адась? Окончил третий класс. Ну, а я перешел во второй. Велика разница! Если будет ослом, так я его догоню или даже перегоню. Да еще вдобавок ко всему она велит мне идти за Зосей, как будто я ее лакей! Посмотрим, стану ли я тебя слушаться в другой раз!.. Честное слово, если она еще когда-нибудь ко мне обратится с чем-либо подобным, я просто суну руки в карманы и скажу: «Только, пожалуйста, не забывайтесь!» Или лучше: «Милая Лёня, я вижу, ты не научилась вежливо разговаривать…» Или даже так: «Милая Лёня, если ты хочешь, чтобы я с тобой водился…»
Я чувствовал, что мне не приходит в голову подходящий ответ, и все больше раздражался. Должно быть, я даже изменился в лице, потому что ключница наша, старая Войцехова, дважды заходила в комнату, искоса поглядывала на меня и наконец не утерпела:
— О, господи, что это ты какой скучный?.. Или набедокурил что, или, может, что случилось с тобой?..
— Ничего со мной не случилось.
— Уж я вижу, что-то есть: от меня ничего не утаишь. Если что натворил, ступай-ка ты сразу к отцу и повинись.