Том 2. Повести, рассказы, фронтовые очерки
Шрифт:
— И долго вы там с Феней на аэродроме будете?
— Нет! Мы только туда и сейчас же обратно.
Пот выступил на моем лбу и, вспомнив обещание сделать для меня добро, набравшись смелости, я попросил!
— Знаете что! Возьмите и меня с собой.
Фенина мама ничего не ответила, и казалось, что вопроса моего не слыхала. Она подвинула к себе зеркальце, провела напудренной ватой по своему бледному лицу, что-то прошептала, потом поглядела на меня.
Должно быть, вид мой был очень смешон и печален, потому что, слабо улыбнувшись, она одернула
— Хорошо. Я знаю, что ты любишь мою дочку. И если тебя дома отпустят, то тогда поезжай.
— Он меня вовсе не любит, — вытирая лицо, сурово ответила из-под полотенца Феня. — Он обозвал меня коровой и сказал, чтобы меня дули.
— Но ты же меня, Фенечка, первая обругала, — испугался я. — И потом — это я просто пошутил. Я же за тебя всегда заступаюсь.
— Это верно, — с азартом растирая полотенцем щеки, подтвердила Феня. — Он за меня всегда заступается. А Витька Крюков только один раз. А есть такие, сами хулиганы, что ни одного раза.
Я помчался домой, но во дворе наткнулся на Витьку Крюкова. И тот, не переводя духа, выпалил мне разом, что через границу к нам пробрались три белогвардейца. И это они подожгли лес, чтобы сгорел наш большой завод.
Тревога! Я ворвался в квартиру, но тут было все тихо и спокойно.
За столом, склонившись над листом бумаги, сидела моя мама и маленьким кронциркулем наносила на чертеж какие-то кружки.
— Мама! — взволнованно окликнул я. — Ты дома?
— Осторожней, — ответила мать, — не тряси стол.
— Мама, что же ты сидишь? Ты уже про белогвардейцев слышала?
Мать взяла линейку и провела по бумаге длинную тонкую черточку.
— Мне, Володька, некогда. Их и без меня поймают. Ты бы сходил к сапожнику за моими ботинками.
— Мама, — взмолился я, — до того ли теперь дело? Можно, я поеду с Феней и ее матерью на аэродром? Мы только туда и сейчас же обратно.
— Нет, — ответила мать. — Это ни к чему.
— Мама, — настойчиво продолжал я, — помнишь, как вы с папой хотели взять меня на машине в Иркутск? Я уже собрался, но пришел еще какой-то ваш товарищ. Места не хватило, и ты тихонько попросила (тут мать оторвалась от чертежа и на меня посмотрела), ты меня попросила, чтобы я не сердился и остался. И я тогда не сердился, замолчал и остался. Ты это помнишь?
— Да, теперь помню.
— Можно, я с Феней поеду на машине?
— Можно, — ответила мать и огорченно добавила: — Варвар ты, а не человек, Володька! У меня и так времени в обрез до зачета, а теперь я сама должна идти за ботинками.
— Мама, — счастливо бормотал я. — А ты не жалей… Ты надень свои новые туфли и красное платье. Погоди, я вырасту — подарю тебе шелковую шаль, и совсем ты у нас будешь как грузинка.
— Ладно, ладно, проваливай, — улыбнулась мать. — Заверни себе на кухне две котлеты и булку. Ключ захвати, а то вернешься — меня дома не будет.
Быстро собрался я. В левый карман затолкал сверток, а в правый сунул оловянный, не похожий
Скоро прибежала Феня, а за ней Брутик.
Мы важно сидели на мягких кожаных подушках, а маленькие ребятишки толпились вокруг машины и нам завидовали.
— Знаешь что, — покосившись на шофера, прошептала Феня, — давай возьмем с собой Брутика. Посмотри, как он прыгает и вихляется.
— А твоя мама?
— Ничего. Она сначала не заметит, а потом мы скажем, что сами не заметили. Иди сюда, Брутик. Да иди ты, дурачок лохматый!
Схватив кутенка за шиворот, она втащила его в кабину, затолкала в угол, закрыла платком. И такая хитрющая девчонка: заметив подходившую мать, стала пристально разглядывать электрический фонарик на потолке кабинки.
Машина выкатилась за ворота, повернула и помчалась по шумной и встревоженной улице. Дул сильный ветер, и запах дыма уже заметно щипал ноздри.
На ухабистой дороге машину подбрасывало. Кутенок Брутик, высунув голову из-под платка, недоуменно прислушивался к тарахтению мотора.
По небу метались встревоженные галки. Пастухи громким щелканьем бичей сердито сгоняли обеспокоенное и мычащее стадо.
Возле одной сосны стояла лошадь со спутанными ногами и, насторожив уши, нюхала воздух.
Промчался мимо нас мотоциклист. И так быстро летела его машина, что только успели мы обернуться к заднему окошечку, как он уже показался нам маленьким-маленьким, как шмель или даже как простая муха.
Мы подъехали к опушке высокого леса, и тут красноармеец с винтовкой загородил нам дорогу.
— Дальше нельзя, — предупредил он, — поворачивайте обратно.
— Можно, — ответил шофер, — это жена летчика Федосеева.
— Хорошо! — сказал тогда красноармеец. — Вы подождите.
Он вынул свисток и, вызывая начальника, дважды свистнул.
Пока мы ожидали, к красноармейцу подошли еще двое.
Они держали на привязи огромных собак.
Это были ищейки из отряда охраны — овчарки Ветер и Лютта.
Я поднял Брутика и сунул его в окошко. Увидав таких страшил, он робко вильнул хвостиком. Но Ветер и Лютта не обратили на него никакого внимания. Подошел человек без винтовки, с наганом. Узнав, что это едет жена летчика Федосеева, он приложил руку к козырьку и, пропуская нас, махнул рукой часовому.
— Мама, — спросила Феня, — отчего если едешь просто, то тогда нельзя. А если скажешь: жена летчика Федосеева, то тогда можно? Хорошо быть женой Федосеева, правда?
— Молчи, глупая, — ответила мать. — Что ты городишь, и сама не знаешь.
Запахло сыростью.
Через просвет деревьев мелькнула вода. А вот оно раскинулось справа — длинное и широкое озеро Куйчук.
И странная картина открылась перед нашими глазами: дул ветер, белыми барашками пенились волны дикого озера, а на далеком противоположном берегу ярким пламенем горел лес.