Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922-1927
Шрифт:
Никита. У него нет морального рефлекса, нравственная воля, выбирающая между добром и злом, отсутствует. Он ведет себя так, как диктуют ему другие, и потому преступление его носит пассивный характер. Он виновен в том, что поддался дурному влиянию. Никита знал, что готовится убийство Петра, но не пресекал преступления, следовательно, хотя и бессознательно, одобрял его. Его вина в том, что тьме он дает власть над собой.
Когда Никита занимает место Петра и становится хозяином, он начинает сожалеть о происшедшем. Но, совершив грех раз, он легко поддается новым грехам. Первый грех ослабил его, и он снова подчиняется злу, хотя сам не зол: принимает участие в новом преступлении — убийстве ребенка. Но убийство ребенка доконало его, и совесть его проснулась. Пока человек верит своей совести, он на правильном пути,
Аким. Он по художественному замыслу Толстого представляет человеческую совесть, для которой внешний мир не существует. Он считает, что нужно жить по-божьи. А бог для него, как и для Толстого, это — господство совести. Религия, церковь, обряды не имеют для него значения. Для того, чтобы жить по-божьи, следуя своей совести, нужно научиться не считаться с мнением других людей. Но, если я чувствую, что поступаю хорошо и встречаю одобрение других, это меня губит. Поэтому нужно быть нелепым, юродивым. В таком случае сознание других не сможет за-мутнить совесть, ибо добро показано в таких внешних формах, которые для других неприемлемы. Аким беден, лицо у него незначительное, промысел почти позорный (он занимается очищением всевозможных ям), говорит одними междометиями. Так что торжество чистой совести воплощено в неадекватный образ. И такой представитель доброго начала не только ориентируется во внешней жизни, но становится деятелем: он научил Никиту не бояться людей. Тьма кроется не в прелюбодеянии, а в боязни мнения других людей{172}. При этом нельзя ориентироваться на то, что будет, что произойдет в конечной цели: оценка поступков должна происходить в полном отступлении от конечных результатов.
Матрена. Для нее нравственных правил не существует, для нее все позволено. Суть ее характера выражает ее язык. Это — большой и богатый язык народной мудрости. Говорит она, как Каратаев, пословицами, поговорками, прибаутками, народными изречениями. Но теперь коллективное начало в языке Толстой оценивает отрицательно. Общий, коллективный взгляд на вещи выражает лишь попытку к житейскому устроению, тогда как совесть всегда индивидуальна. В Матрене выражен обычный житейский взгляд на вещи, который знает лишь одну ценность — практический успех. Общий взгляд и есть центральный носитель тьмы. Зло существует где-то, объективно, но Матрена наиболее подходящий медиум, проводник зла.
Петр. Главное значение этого персонажа фабулическое, но небольшое идейное задание выполняет и он. Петр занимает среднее место между двумя мирами: миром Акима и миром Матрены. С одной стороны, он очень ценит внешнее положение, гордится своим богатством, но вместе с тем перед смертью начинает чувствовать притяжение другого начала. Он денег не забывает до конца, но прощает всех и благолепно, спокойно расстается с жизнью. Смерть принесла просветление.
Тема смерти занимает большое место в позднем творчестве Толстого. Смерть является пробным камнем всей жизни человека: жить плохо еще можно, но умереть плохо совсем не годится{173}.
Митрич. Он пьяница, нравственной воли у него нет. Поэтому устроить свою жизнь, сыграть определенную роль он не может. Хотя он понимает совершившийся грех, судит обо всем правильно, но принять участие в происходящем, даже осудить до конца он не в состоянии.
Анисья. Она похожа на Матрену. Ею тоже владеет мирская сила, и она также умеет устраиваться на пользу себе. Но Анисья лишена инициативы и ума Матрены.
Акулина. Ее положение интереснее и сложней, чем положение Анисьи. Сначала она участвует в делах Никиты, в особенности, в последнем преступлении — в убийстве ребенка. Но в конце она признает себя главной виновницей. В признании ею руководит не желание спасти свою совесть, что было главным для Никиты, а желание спасти его. Акулиной руководит не совесть, а женский героизм любви.
Маринка. Это забитая, но добрая девка. Ее образ имеет, главным образом, фабулическое значение.
Здесь
Идейный замысел пьесы — разоблачение просвещения. Просвещение, оторванное от жизни, оторванное от нравственных корней, становится злом, пустой светской забавой. Оно создает пустой, фиктивный мир, в котором живут господа. Их всех объединяет занятие спиритизмом, представленным как высшее достижение науки. И оказывается, что наука, отрешенная от реальной почвы и реальных целей, не дает критерия для нужного и ненужного. Такое понимание науки носит явно карикатурный характер: слишком подчеркнуты ее ненужность, интерес к ней как проявление праздности.
Господам, живущим в мире фикций, противопоставляется реальный мир крестьян, которые знают, что хотят и что делают. Крестьяне в своих действиях руководствуются насущной необходимостью. Они поставлены в такие условия, что должны заниматься самым необходимым; в противном случае они умрут с голоду. Отсюда в их жизни нет ничего фиктивного и лишнего; она серьезна и значительна. Мир городской прислуги занимает среднее место между этими двумя мирами. С одной стороны, они еще не вполне отрешились от мира крестьянских нужд, с другой, уже вошли в фиктивный мир города.
Герой этой пьесы приходит к мировоззрению самого Толстого. Он видит, что его убеждения создают несчастья, причиняют страдания, но несмотря на это утверждает, что о правоте убеждения нужно судить не по счастью или несчастью, которые они приносят людям, а по голосу своей совести.
Положение героя усложняется борьбой между убеждениями и привязанностью к семье. Он чувствует, что должен уйти из дому, но не в силах это сделать. В этом конфликте отразилась личная трагедия Толстого. Его и обвиняют в несоответствии между словом и делом. Но это кажущееся несоответствие объясняется его точкой зрения на компромисс. Своим поступком, с точки зрения других недостойным, он пренебрег мнением других, избавился от сознания своей правоты, возвысился до юродства.
О художественных достоинствах пьесы судить трудно, так как она осталась в черновиках, но ее идейная схема очень сильна.
Толчком к созданию пьесы явился «Дядя Ваня» Чехова. Толстой в театре бывал очень редко, но однажды попал на представление «Дяди Вани», которое ему не понравилось, но произвело сильное впечатление. Положение Протасова имеет много общего с дядей Ваней. Протасов — живой труп не только внешне, но и внутренне. И дядя Ваня живой труп, он тоже свою жизнь не устроил и не определил. Он совершил подвиг, принес себя в жертву, но подвиг его бесцелен, бесполезен, бессмысленен. Он жертвовал собой в пустоту. Но у Чехова неудача его героя объясняется чисто социально. В условиях русской действительности из его подвига вышла комедия, потому что не было почвы для подвига. Как видно, проблема «Дяди Вани», как Толстой ни осуждал пьесу, задела и его. Но Толстой ставит проблему не в социальном, а в нравственном, философском, даже метафизическом разрезе. Человек не имеет права жертвовать собой ради другого. Виновным можно быть только перед собой и перед богом, поэтому все нужно делать ради своей души{174}. Если изменишь к лучшему себя, изменишь к лучшему и мир. Жертва, направленная на других, нецелесообразна и ненужна. В конце концов Протасов жертвовал собой для того, чтобы другие грешили, способствовал прелюбодеянию. Толстой осуждает жертву собой даже для народа. Как нарушение внутреннего закона в себе Федя Протасов знает обязанности только по отношению к другим; желая освободить свою жену, он уничтожает свою жизнь, перестает быть. Он не юродивый: юродивым становятся только для себя самого. Протасов же, роняя себя внешнего, и душу свою устранил, стал живым трупом.
В Европе об этой пьесе существует целый ряд статей. Некоторые исследователи считают, что Федя труп только с точки зрения общества, на самом деле он жив. Но это толкование натянуто.
Нужно отметить, что «Живой труп» — произведение посмертное, к печати подготовлено не было и имеет ряд нерастворимых моментов. Иногда идея не облекается в плоть и кровь, иногда, наоборот, идея не просвечивает вовсе. Поэтому его легко понимать субъективно.