Том 2. Рассказы 1892-1909
Шрифт:
— Застыл, старик? — крикнул студент с деланной бодростью.
Нищий приостановился и тяжело перевел дыхание, раскрывая рот, поднимая грудь и плечи.
— Нет, — ответил он неожиданно просто и даже как будто весело. — Застыть не застыл…
И опять собрался с духом и прибавил еще бодрее, таким тоном, точно все обстояло вполне благополучно, кроме того, с чем уж ничего не поделаешь:
— Застыть не застыл. А вот здоровье… Он приподнял грудь:
— А вот здоровье все хужеет! И легонько двинулся вперед.
Студент
— Уж очень у тебя, дядя, обужа-одежа плоха! — сказал студент.
— Обужа, верно, плоха, — согласился нищий. — А вот одежа… Нет, одежа ничего. У меня под ней кофта ватная.
— Все-таки студишься небось без валенок-то?
— Студишься… Бока колет… Закашляешься — прямо смерть.
Говорить на ходу было трудно. И студент остановился. Остановился и нищий и поспешил положить дрожавшие руки на костыль.
— Дальний?
— Дальний… Из-под Ливен.
— Давно удушье-то?
— Удушье-то? Давно…
— Селитру не жег? Очень помогает.
— Нет. Перец… пил. Студент покачал головою.
— Глупо, — сказал он. — Я вот на доктора учусь, доктором, значит, буду… Понимаешь?
— Дело хорошее… Как не понимать…
— Ну, так и послушайся меня: перец не пей, а купи селитры. И стоит-то всего две копейки. Разведи, намочи бумагу, высуши и жги. Подышишь — полегчает.
И опять согласился нищий, не придав, видимо, ни малейшего значения селитре:
— Это можно. Деньги не велики.
— А ночевать-то где ноне будешь?
— Ночевать-то? Ночевать везде можно… В Знаменском ночую…
— Как в Знаменском? — сказал студент. — Но ведь ты туда к свету со своей ходьбой придешь!
— Мне спешить некуда, — ответил нищий и так просто, что студент слегка смешался. Помолчал и спросил:
— Побор в мешках-то?
— Ну, побор! Добришко… Рубахи, портки. Порток у меня много… Трое…
За мостом дорога раздваивалась: одна шла круто в гору, к вороновскому поместью, другая, отлогая, наискось к церкви.
— Слушай, — сказал студент, — пойдем к нам. Я бы тебе деньжонок дал…
Солнце закатывалось. Нищий посмотрел на гору, на черную, густую зелень елок в вороновском палисаднике, на мертвеющие сизые крыши усадьбы, на малахитовые снега выгона… И не спеша ответил:
— Беден только бес, на нем креста нет. А мне они почесть без надобности. А коли хочется, дай.
— Ну вот, и пойдем.
— А пойтить… не пойду. Ночую в Знаменском, ежели… дойду…
И, склонив голову, отдуваясь, полегоньку, нищий упорно побрел по дороге к церкви.
Студент забежал домой, захватил кошелек и догнал его на выезде в поле. Оттуда, с севера, дуло острым ветром, клейко схватывавшим усы и ресницы. Темнела и вся двигалась мутно-фиолетовая снежная равнина, отлого
— Ну-ка вот тебе полтинничек, — слегка задохнувшись, сказал студент, когда на скрип его шагов нищий обернулся и остановился. — Да скажи, как понимать тебя, — прибавил он шутливо.
Нищий усмехнулся.
— А мне теперь ничего, полегчало, — ответил он бодро, хотя лицо его посинело и сморщилось, а на глазах от ветра выступили слезы.
Сняв большую варежку, он неловко взял ледяными пальцами монету и задумчиво посмотрел на нее. Студент ждал великой радости, но поблагодарил нищий довольно спокойно:
— Вот за это спасибо… А поминать меня, бог даст, не придется… Дойду.
— Серьезно, как звать-то тебя и что ты за чудак такой? — спросил студент.
— Звать-то? Звали Лукой… А уж чем чуден я — не знаю.
— Да ведь замерзнешь!
— И замерзнешь, не откажешься. Смерть, брат, она как солнце, глазами на нее не глянешь. А найдет — везде. Да и помирать-то не десять раз, а всего один.
— В рай, значит, спешишь попасть? — сказал студент, трогая ухо и поворачиваясь от ветра.
— Зачем в рай? Это еще дело темное — не то есть он, рай-то, не то нет. А мне и тут не плохо.
Ветер все сильнее дул в спину, в голову, леденил затылок, делал легкими ноги. Студент с удивлением взглянул в лицо нищего:
— Это тебе-то не плохо?
Нищий гоже взглянул ему в глаза.
— А что ж мне? — спросил он. — Беден только бес, на нем креста нет. А я живу себе.
— Живешь, как птицы небесные?
— А что ж птицы небесные? Птицы-звери всякие, они, брат, о раях не думают, замерзнуть не боятся.
— А ты что? Философ? Атеист?
— Не понимаю я этих слов.
— Знаю, что не понимаешь. Я хотел спросить: в бога-то ты веришь?
Нищий подумал.
— В бога нет того создания, чтоб не верило, — твердо сказал он.
Студент взглянул на него с еще большим удивлением. Но стоять было так холодно, что он поколебался, поколебался и решительно выговорил:
— Ну с богом!
— Стало быть, прощайте, — отозвался нищий и тряхнул своей круглой шапкой. — Спаси Христос…
И, подумав, надел варежку и повернулся. Маленький, сгорбленный, с высоким костылем, он скоро стал еще меньше, по пояс утонул в сумерках и волнистой снежной зыби, густо бежавшей на него от мельницы…
Вечером студент долго ходил из угла в угол по залу. Прислуга спала. На столе горела лампа, в углу, перед иконой — лампадка: когда барыни не было дома, нянька всегда зажигала ее, — чтобы бог дал благополучную дорогу. И теперь студент с тревогой посматривал на часы, — был уже девятый, а матери все не было.