Том 2. Рассказы 60-х годов
Шрифт:
– Покажите.
«Господи! За что мне наказание такое?! Не мог он, подлец, еще-то лет десять пролежать там!»
Во дворе больницы Ефим пошел совсем тихо.
«Мужиков в такую рань здесь никого, конечно, нет, – мучился он. – Хоть бы покурить с кем, отвести душу перед тем, как… штаны снимать в кабинете».
Мужиков действительно никого не было в коридоре. Зато полно баб. Сидят на белых скамейках, на диване – все несчастные и немножко торжественные. Тихо переговариваются
– Как вступит, вступит, ну, думаю, конец пришел. Прямо сюда – как вступит, вступит…
Пожилая, понимающе, чуть принахмурившись и строго глядя в окно, кивает головой.
А еще две шептались. Одна тихонько ахает, а другая трогает ее за колено и торопится досказать:
– …Я грю, да ты чо же, змей подколодный, делаешь-то?.. У тебя, грю, чо, кулак-то ватный, ли чо ли?..
Увидев Ефима Степаныча, перестали жужжать, с любопытством уставились на него.
«Несдобровать, – с отчаянием подумал Ефим. – Мигом разузнают – к обеду вся деревня хаханьки будет разводить».
Подошел к очереди, насмешливо оглядел страждущих.
– Многонько вас! А вот в праздники-то, когда они бывают, никого ведь нету тут. Не хвораете, что ль, в праздники? – Спросил и сам не понял – зачем?
– У нас по праздникам, Ефим Степаныч, без того хлопот много, – откликнулась одна.
– Вот то-то и гляжу: много хворых. Где у них тут главный сидит?
– Главврач?
– Но.
– А вон кабинет. Во-он, клеенкой-то обшитый.
Ефим пошел в указанный кабинет, стараясь не хромать.
Главного еще не было. В кабинете сидела красивая полная женщина с родинкой на щеке.
– Главного нет. А вы что хотели? – вежливо спросила женщина.
– Я председатель здешний. Она насчет дров обращалась…
– Да, да, да, я в курсе дела. Дрова очень нужны – зима скоро.
«А то я сам не знаю, скоро зима или не скоро», – съехидничал про себя Ефим.
– Можете брать. Но транспорта у меня нету.
– А на чем же мы?
– Это уж я не знаю. В сельсовет обратитесь. Мое дело – дрова.
Из больницы Ефим шел злой. «Шестьдесят кубометров – как псу под хвост. Черт дернул с дровами-то вылететь!.. Неужели нельзя было какое-нибудь другое заделье найти».
Дрова все равно пришлось бы доставить в больницу, но так вот: прийти и самому навялить – это анекдот, так никакой, самый захудалый председателишко не сделает.
«Совсем сдурел».
А сзади болело так, что каждый шаг отдавался аж в затылке.
«Пойду сам сделаю операцию», – решил Ефим.
Соня встретила восклицанием:
– Ну, вон как скоро! А ты боялся…
– Не шуми. Сейчас
– Да ты чо, Ефим!.. – заговорила было Соня, но Ефим так глянул на нее, что та осеклась на полуслове.
– Хватит! Надоело мне с ним нянчиться. Ребятишки в школе?
– В школе.
– Запирайся на крючок и… устроим полевой лазарет.
– Я не буду, Ефим. Я боюсь.
– Чего боишься?
– Резать боюсь. Ты чо, сдурел?
– Да чо тут бояться-то?!
– Не буду, – уперлась Соня. – Мы же заражение сделаем.
– Прокипятим как следует – никакого заражения не будет. Как в войну резали!.. – прямо в окопах.
– У врача-то не был?
– Не пойду я к врачу. Все. Давай сами. Сейчас за милую душу операцию сварганим.
– Не дури, Ефим. Хошь, я сама схожу в больницу и приведу кого-нибудь – прямо здесь вырежут. И никто не узнает…
– Опять за свое?! – взорвался Ефим. – Говорят дуре такой – не могу, дак нет – свое! Кипяти воду!
Соня тоже была упрямая баба.
– Не дурачься – не дурней тебя. Черт недорезанный… Заражение сделаем, – куда потом одна с ребятишками-то денусь? Только о себе думает! Вон какие люди хворают, да и то к врачам ходют, а он, видите, не может свой зад показать. Кому он нужен к черту!.. там глядеть-то не на что…
Ефим как-то непонятно спокойно посмотрел на жену. Сказал:
– Выйди на пять минут за дверь. Мне надо ее обследовать перед зеркалом.
Соня, в свою очередь, подозрительно взглянула на мужа.
– Чего затеял?
– Выйди, я ее смотреть буду! Что, шибко охота глянуть?
– Тьфу! – Соня вышла.
Ефим достал из сундука чистую простынь, расстелил на полу, приспустил штаны… Постоял, подумал… Отошел немножко, разбежался и сел с маху на простынь. И еще проехался маленько…
Соня в сенях услышала глухой, сквозь стиснутые зубы, вскрик мужа, бросилась в избу.
Ефим лежал на боку, держал в руках штаны и тихонько матерился.
– Все, теперь выйдет… Без ножа обойдемся.
Кукушкины слезки*
Ехали краем леса.
Телега катилась по пыльной дороге, подскакивала на корневищах; в передке телеги звякала какая-то железка.
Солнце клонилось к закату, а было жарко. Было душно. Пахло смольем, пылью и земляникой.
В телеге двое: мужчина и женщина. Примерно одних лет – под тридцать.
Женщина сидит впереди, у грядушки, правит. Мужчина лежит за ее спиной на охапке зеленой травы, смотрит вверх, в безоблачное небо, курит.