Том 2. Романы и повести
Шрифт:
Студенты пришли в немалое замешательство, посматривали на шляхтичей, друг на друга и не знали, что отвечать. Однако ж Никанор, первый одумавшись, с видом чистосердечия произнес:
— Почтенные паны! ваши ласковые слова стоят, чтоб и мы были с вами откровенны. Не скроем от вас, что хотя мы теперь, по изволению разъяренных стихий, походим более на оборотней, чем на создание божие, однако было бы вам известно, что оба принадлежим к сословию благородного шляхетства, и хотя родители нами не могут назваться богачами, но и не бедны, и мы оба, проживши в Полтаве по десяти лет, не имели нужды ни в пище, ни в одежде, ни в пристанище. Конечно, приятно было бы для нас после столь продолжительной отлучки явиться в домы отцовские в новой одежде
Шляхтичи посмотрели один на другого с недоумением, и взоры их просияли.
— Когда так! — вскричал Иван старший, — как имена ваши, как прозываются родители и где их жительство?
— Когда мы отправляемы были в Полтаву, — отвечал Никанор, — то они жили в хуторах своих, расположенных на небольшой безыменной речке, впадающей в реку Псел, невдалеке от села Горбылей; меня зовут Никанором, а отца моего Иваном Зубарем.
— А я, — подхватил другой, — называюсь Коронатом, а отца моего Иваном Хмарою.
— О вы, святые угодники киевские! о всеблагая мати Ахтырская*! — вскричали в один голос оба Ивана и вскочили на ноги. Студенты, не зная сами для чего, то же сделали; тут старики повисли на их шеях, и обильные слезы заструились по щеках их.
— Возможно ли! — возопил, всхлипывая, один Иван, — и сердце твое, сын мой, ничего тебе не сказало при первом на меня взгляде?
— Как это сталось, — говорил сквозь зубы другой Иван, — что я не узнал тебя, мой любезный сын?
Юноши стояли сначала неподвижно; но вскоре нежность родителей, их ласки и приветствия разлили и сердцах детей сладостное чувство любви и благодарности: глаза их померкли от выступивших слез, и они в безмолвии лобызали щеки и обнимали колена отеческие.
— Каким образом это случилось, — воззвал Иван старший, — что вы прежде положенного срока здесь очутились? Мы торжественно условились с начальством семинарии, что не прежде вас обоих возьмем в свои домы, как по истечении полных двенадцати лет вашего там пребывания; а срок сей исполнится еще через два года!
— Мы кончили курс философии в продолжение десяти лет; нам нечего уже было там делать; и чтоб мы по-пустому не тратили времени, начальство исключило нас из списков.
— Хорошо, — сказал Иван старший, — итак, нам ничего нельзя сделать лучшего, как поворотить оглобли назад и порадовать прибытием вашим свои семейства.
— И впрямь так, — заметил Иван младший, — оставим покудова судей в покое, и пусть виноватые без остановки и помешательства отпразднуют дни ярмарочные. Ведь этого никто не назовет трусостию?
— Сохрани от того бог всякого, кто на сей грех покусится! — вскричал Иван старший, — он навлечет тем на себя новую и самую упорную тяжбу.
— Тяжбу? — воскликнули оба студента. — Неужели и под мирными сельскими кровлями может обитать тяжба, сие истое порождение ада?
— Не только под нашими соломенными крышами укрывается сие адское чадо, — отвечал Иван младший, — но оно там угнездилось, породило чад и внучат и не выродится до дня Страшного суда. О нашей тяжбе я расскажу вам в свое время в надежде, что вы, как благодарные дети, а притом и шляхтичи, примете в сем деле живое участие.
В силу последовавшего совещания все принялись за работу: один Иван впрягал лошадей, другой выжимал воду из циновки, закрывавшей кибитку; студенты обивали грязь с колес и боков ее и так далее. Когда все было готово, то отцы уселись на козлах, сыновья на облочках, и, перекрестясь, пустились в путь, в продолжение коего им не встретилось уже никакого препятствия.
В самые сумерки въехали они в селение и остановились на дворе Ивана младшего. На ту пору
злой участи всех позывающихся [27] , а бывшую ужасную непогоду приписывали праведному наказанию неба за неправое дело их супругов, вдруг ввалились они в светелку с двумя сопутниками. Как скоро узнали все, кто сии последние, то поднялись радостные восклицания и взаимные объятия. Остаток вечера и часть ночи прошли в мирном веселии, и о тяжбе не упомянуто ни одним словом. Иван старший, уходя домой с своим семейством, пригласил к себе на весь следующий день Ивана меньшого с родством его и нужными для прислуги домочадцами. Вследствие сего приглашения Иван младший со всем семейством и прибыл в дом Ивана старшего.
27
Позываться есть техническое слово и значит: судиться, тягаться.
По окончании сельского обеда в саду под развесистою яблонью студенты пропели уставом* благодарственную песнь, и оба семейства расположились на траве зеленой. Иван младший, обратись к обоим ученым, сказал:
— Я обещал вам рассказать о начале и продолжении нашей тяжбы, такой упорной, непримиримой, какой от присоединения Малой России к Великой, чему уже минуло более семидесяти лет, в здешнем краю никто не запомнит. Слушайте. Лет около десяти перед сим мы, оба Ивана, покойно жили в хуторах своих, занимаясь в простые дни сельским хозяйством, а праздничные проводя за горшками варенухи в диспутах философских; ибо, да будет вам известно, мы не хуже в свое время отличались в селе Горбылях на крилосе, как и странствующие студенты Переяславской семинарии.
Муж твоей тетки, Никанор, в сказанное время подарил меньшому брату твоему, пятилетнему мальчику, пару кроликов. Ему дозволено было поместить их в избушке, на конце сада находившейся и служившей для складки садовых и огородных орудий. Зверьки начали плодиться, и в течение года с небольшим явилось их маленькое стадо. По прошествии нескольких весенних недель, когда оба наши семейства, в послеобеденное время сидя под цветущими вишневыми и сливяными деревьями, слушали рассказы Ивана старшего о военных его подвигах и на досуге высчитывали количество будущих плодов, раздавшийся мгновенно ружейный выстрел привел всех в содрогание; однако мы скоро оправились, вскочили и подбежали к плетневому забору, разделявшему оба сада. Тут опять последовал выстрел, и мы вскоре увидели, что прямо к нам бежит куча кроликов, один без ноги, другой без уха, третий без зубов, все облитые кровью. Брат твой поднял вопль: «Мои кролики!», и тут же показался сосед Ивана, шляхтич Харитон Заноза, с ружьем в руках, а за ним следовал пятилетний сын его Влас, неся в руках с полдюжины убитых кроликов. Кто опишет меру нашего негодования и гнева! «Что за храбрость оказал ты, пан Харитон, — вскричал друг мой Иван, — и как ты осмелился так буянить?» Сосед, не скидывая колпака, — а надо знать, что мы оба были с открытыми головами, — подошед к самому забору, сказал: «На сегодняшний ужин дичины довольно; и я сказываю тебе, пан Иван, что если не переведешь сих проклятых животных, которые, поделав норы из своего убежища в мой сад, произвели в нем множество опустошений молодым деревьям и растениям, то я вскорости всех их доконаю, а сверх того, стану с тобою позываться». — «Ах ты невежа, бурлак! и ты осмелился говорить это военному человеку, не скинув колпака!» — вскричал друг мой Иван, с быстротою ветра выдернул кол из забора, взмахнул — и колпак взвился на воздух. Но как это сделано второпях, то кол как-то задел соседа по уху, оттоле соскочил на висок, сосед полетел на траву, сын его поднял вопль, и мы с торжеством возвратились каждый в дом свой.