Том 2. Семнадцать левых сапог
Шрифт:
– Понятно! – говорит капитан, и так сурово, аж у меня все внутри похолодело. – Понятно, – говорит, – без паспорта – это беспорядок, – и кнопку нажал.
Через минуту дежурный сержант заглядывает.
– Тоню, – он ему говорит, – Тоню с паспортного стола пригласи.
Приходит эта Тоня, толстая такая.
– Вот товарищу, – на меня капитан кивает, – согласно этой справки и паспорта новый паспорт выдайте. Сейчас же.
Пошел я с этой Тоней. Выписала она мне паспорт новенький, бессрочный, как говорил, так и писала. Вот так и очутился я с паспортом, очутился Адамом Степановичем
– Я на ваш адрес, на Краснофлотскую улицу, на имя отца, – обратился Адам к Гуле, – я на отца еще раньше из деревни письмо написал. Но ответа не было. Тогда и решил я фамилию переменить. И Афанасий Иванович с этим согласился.
– Умер, – говорит он, – твой Иван Дмитрич, иначе бы ответил.
Ну а когда паспорт выписали, вернулись в деревню, все равно она по дороге была, а там письмо от твоей матери, Гуля, короткое, что жив Иван Дмитрич, но болеет сильно. Но с паспортом делать уже было нечего, не менять же. Так и поехал. Афанасий Иванович меня до областного города проводил, на поезд устроил и денег дал.
– Если все хорошо обернется, напишу, – говорю, – Афанасий Иванович.
– Нет, – говорит, – так дело не пойдет. В любом случае мне напиши обязательно. И адрес чтобы был обратный. Слово мне дай, что напишешь, честное слово.
Пришлось дать мне ему честное слово.
Вот так и поехал я сюда, Гуля, к твоему отцу. Поехал, чтобы подтвердил он, кто я такой есть. Да не вышло. Если бы не Афанасий Иванович, погиб бы я, как собака.
– Людей хороших много, – сказал Павел, – люди везде хорошие есть. Хороших больше, чем подлых.
– Знаю, Паша, знаю, иначе бы я и не жил, – сказал Адам.
– Ну и написали вы Афанасию Ивановичу? – спросила Гуля.
– Написал, – отвечал Адам. – Не хотел, очень не хотел его связывать, но слово надо держать было. Как здесь, в больнице, сторожем устроился, так и написал через полгода. С тех пор мы переписывались. Он так и прижился в родном селе до самой смерти.
– Он умер! – вскрикнула Гуля.
– Да, – отвечал Адам, – на мотоцикле разбился. Последнее, что получил я от него, так это посылку с зеленой настольной лампой. Завещание его такое было – послать мне эту лампу. Сестра его, Поля, и прислала после смерти. Больше всего дорожил ею Афанасий Иванович. Мне завещал. Спасибо. А я и не знаю, кому завещать свет этот… – проронил Адам. – Возьмите вы, возьмите вы с Пашей! – взглянул он Гуле в глаза.
– Да что вы! Что вы! – покраснела Гуля. – Вам еще жить и жить!
– Умирать не собираюсь, – потупившись, сказал Адам. – Ну, а если случится… возьмите. Вот такие мои дела. Такие дела. А под чужим именем я не могу жить больше, не могу в обмане жить! – поднял загоревшиеся глаза Адам. – Все. Любое наказание приму – только б имя свое вернуть.
– Это обязательно надо хлопотать, – взволнованно сказал Павел, – это мы будем хлопотать немедленно. Вот мы в отпуске сейчас, в Москву ехать собираемся, я узнаю, куда обращаться, и я обязательно там пойду везде. Везде пойду! – добавил он твердо, стуча косточками пальцев по столу.
– Спасибо, спасибо! – растроганно говорил Адам. – Спасибо!
Они так накурили в комнате, что дышать было трудно, и Гуля сказала
– Да, накурили так накурили, – поддержал ее Адам. – Сколько сидим – сейчас часов двенадцать, наверно.
– Четыре, без пятнадцати четыре, – сказал Павел.
– Вот это да! – всплеснула руками Гуля.
– Ничего себе! – удивился Адам. – Там наш разбойник уже заскучал без меня.
– Да сидите, ничего с ним не будет! – сказал Павел.
– Куда сидеть, сколько можно! – поднялся Адам. – В другой раз посидим, если не прогоните, все теперь про меня зная.
– Да как вам не стыдно! – со слезами на глазах вскрикнула Гуля. – Что мы, не люди?
– Не надо так, Алексей Степанович, – сказал Павел.
– Извините, – смущенно нахмурился Адам. – Это так, черт попутал!
– Приходите в любое время, дорогим гостем будете! – подал Адаму руку Павел.
– Спасибо, сынок!
– Ой, правда, приходите обязательно! А Мите – сейчас! Сейчас я ему что-то передам! – И с этими словами Гуля выбежала на галерею. Через минуту она принесла большой кусок «наполеона» в глубокой тарелке и, завернув все в газету, подала сверток Адаму.
– Так он у меня останется? – спросил Адам.
– Конечно, как договорено, – сказал Павел. – А там видно будет.
Гуля и Павел проводили Адама за калитку, еще раз попрощались с ним и долго смотрели ему вслед. Шагая под их взглядами, Адам думал: если бы он мог так все рассказать Лизе, как открылся сейчас Гуле и Павлу.
От всего пережитого за эти сутки Адам чувствовал в душе опустошение, как будто выгорело все дотла и по стенкам летали хлопья пепла. Душа человеческая, когда он о ней думал, представлялась ему сосудом, хрупким и прозрачным, в котором трепетал вечный огонь живого, а сейчас он чувствовал, что этот огонь погас. Тело его было разбито и вяло, а в сердце он ощущал тупую непроходящую боль, как будто бы загнали туда занозу. Адам не чаял добраться до своей сторожки, лечь на топчан, вытянуть натруженную культю, освобожденную от деревянной приставки, и заснуть.
Адам отворил дверь в свою каморку. Митька Кролик лежал на кровати и читал «Робинзона Крузо» – единственную книгу, которая была у Адама. Митька не обратил никакого внимания на вошедшего.
– Ты бы сел на табуретку читать, – попросил Адам.
– Здесь лучше, – послюнив темный палец и перелистывая страницу, отвечал Митька, не отрывая глаз от книги.
– Одна моя знакомая вот пирога дала, – сказал Адам, ставя на стол и разворачивая от газет тарелку с большим куском «наполеона». – Ешь, а то растает.
– Свисти больше, – поглядев на гостинец, буркнул Митька, – это Гуля еще позавчера делала, «наполеон» называется. Попробуй! Знаешь, мировский!
– Я уже пробовал, я не ем сладкое, у меня зубы не терпят, ешь сам.
– Нужен он мне был, – потупился Митька.
– Растает!
– Не растает. Ты его в холодок положи – только пышки пропитаются, вкуснее будет. Гуля так всегда делает: сразу не дает, ждет, когда пропитаются. Слышь, а ты хотел бы жить на необитаемом острове? – неожиданно продолжил Митька. – Слышь, вот мирово жить на необитаемом острове! Скажи?