Том 2. Стихотворения и пьесы 1917-1921

Маяковский Владимир Владимирович

Охотник

Так вот молишь о тени в печах пустыни, умирая ж — видишь, будто пустыня стынет. Мираж!

Шофер

(приходит в страшное волнение, поправляет очки, всматривается. Кузнецу)

Там вот, на западе — не заметишь ли точечки?

Кузнец

Что глядеть? Все равно что на хвост надеть или в ступе истолочь очки.

Шофер

(отбегает, шарит, лезет с трубой на рею — и через минуту его рвущийся от радости

голос)

Арарат! Арарат! Арарат!

Со всех концов.

О, как я рада! О, как я рад!

Вырывают у шофера трубу. Сгрудились.

Плотник

Где он? Где?

Кузнец

Да вот виднеется направо от…

Плотник

Что это? Приподнялось. Выпрямилось. Идет.

Шофер

То есть как — идет? Арарат — гора и ходить не может. Глаза потри.

Плотник

Сам три. Смотри!

Шофер

Да, идет. Человек какой-то. Да, человек. Старый с посохом. Молодой без посоха. Эк, идет по воде, что по-суху!

Швея

Колокола, гудите! Вздыбливайте звон! Бросайте работу! Останавливайте заводы! Это он! Он шел, рассекая генисаретские воды!^*

Кузнец

У бога есть яблоки, апельсины, вишни, может вёсны стлать семь раз на дню, а к нам только задом оборачивался всевышний, теперь Христом залавливает в западню.

Батрак

Не надо его! Не пустим проходимца! Не для молитв у голодных рты. Ни с места! А то рука подымется. Эй, кто ты?

Явление шестнадцатое

Самый обыкновенный человек входит на замершую палубу.

Кто я? Я — дровосек дремучего леса мыслей, извитых лианами книжников, душ человечьих искусный слесарь, каменотес сердец булыжников. Я в воде не тону, не горю в огне — бунта вечного дух непреклонный. В ваши мускулы я себя одеть пришел. Готовьте тела́-колонны. Сгрудьте верстаки, станки и горны. Взлезу на станки и на горны я.

Сбивают груду.

Эта ставка последняя у мира в игорне. Слушайте! Новая проповедь нагорная^* Еще грома́ себя не изгрохали, горы бурь еще не отухали. О, горе тем, кто вцепились — рохли! — земным ковчегам в плывущую рухлядь! Араратов ждете? Араратов нету. Никаких. Приснились

во сне. А если гора не идет к Магомету^*, то и черт с ней! Не о рае Христовом ору я вам. где постнички лижут чаи без сахару. Я о настоящих земных небесах ору. Судите сами: Христово небо ль, евангелистов голодное небо ли? В раю моем залы ломит мебель, услуг электрических покой фешенебелен. Там сладкий труд не мозолит руки, работа розой цветет по ладони. Там солнце такие строит трюки, что каждый шаг в цветомории тонет. Здесь век корпит огородника опыт — стеклянный настил, навозная насыпь, а у меня на корнях укропа шесть раз в году росли ананасы б.

Все

(хором)

Мы все пойдем! Чего нам терять! Но пустят ли нашу грешную рать?

Человек

Мой рай для всех, кроме нищих духом, от постов великих вспухших с луну. Легче верблюду пролезть сквозь иголье ухо, чем ко мне такому слону. Ко мне — кто всадил спокойно нож и пошел от вражьего тела с песнею! Иди, непростивший! Ты первый вхож в царствие мое небесное. Иди, любовьями всевозможными разметавшийся прелюбодей, у которого по жилам бунта бес снует, — тебе, неустанный в твоей люботе царствие мое небесное. Идите все, кто не вьючный мул. Всякий, кому нестерпимо и тесно, знай: ему — царствие мое небесное.

Хором

Не смеется ли этот над нищими? Где они? Дразнишь какими странищами?

Человек

Длинна дорога. Надо сквозь тучи нам.

Хором

Каждую тучу сразим поштучно!

Человек

А если ад взгромоздится за адом?

Хором

Пойдем и туда! Не попятимся задом. Веди нас! Где она?

Человек

Где? На пророков перестаньте пялить око, взорвите все, что чтили и чтут. И она, обетованная, окажется под боком — вот тут! Конец. Слово за вами. Я нем.

Исчезает. На палубе недоумение.

Сапожник

Где он?

Кузнец

По-моему, он во мне.

Батрак

Думаю, заблагорассудилось и в меня ему…

Несколько

Кто он? Кто этот дух невменяемый? Кто он — без имени? Кто он — без отчества? Зачем он? Какие кинул пророчества? Кругом потопа смертельная ванная. Пускай! Найдется обетованная!