Том 23. Письма 1892-1894
Шрифт:
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Здесь, Зубово, Долгий пер., д. Нюнина Ивану Ивановичу Горбунову.
Щепкиной-Куперник Т. Л., начало ноября 1893 *
1352. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК
Начало ноября 1893 г. Москва.
Рукой П. А. Сергеенко:
Всё проходит, всё пройдет, Небо всех рассудит: Тот, кто счастья не возьмет, — После плакать будет. (Имеющий ушиРукой И. Н. Потапенко:
Нетерпеливо и любовно Мы все Вас ждем, Татьяна Львовна. Сын корнета.Авелан ждет тоже. Хозяйка сказала, что не пишет она Вам по безграмотству. Итак: ждем Татьяну Львовну и Варвару Аполлоновну.
Рукой Л. А. Яворской:
Фантазия.
Горбунову-Посадову И. И., 8 или 9 ноября 1893 *
1353. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ
8 или 9 ноября 1893 г. Мелихово.
В пьесе Шекспира «Как вам будет угодно» * , в действии II, сцене I, один из вельмож говорит герцогу:
Туда пришел страдать бедняк-олень, Пораненный охотничьей стрелой; И верьте мне, светлейший герцог, так Несчастное животное стонало, Что кожаный покров его костей Растягивался страшно, точно лопнуть Сбирался он; и жалобно текли Вдоль мордочки его невинной слезы И т. д.Желаю всего хорошего.
А. Чехов.
Мелихово.
На обороте:
Москва, Зубово, Долгий пер., д. Нюнина Ивану Ивановичу Горбунову.
Гольцеву В. А., 11 ноября 1893 *
1354. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
11 ноября 1893 г. Мелихово.
Дорогой Виктор Александрович, поздравляю и шлю тысячу пожеланий, исходящих прямо из сердца. Жалею, что обстоятельства мешают мне приплыть сегодня к Вам и поздравить Вас лично.
Весь Ваш
А. Чехов.
Мелихово.
11 ноябрь.
Суворину А. С., 11 ноября 1893 *
1355. А. С. СУВОРИНУ
11 ноября 1893 г. Мелихово.
Мелихово — 11/XI
Если мое последнее письмо помечено 24 авг<уста>, то, очевидно, Вы не получили тех, которые я послал Вам за границу * . А может, получили и забыли? Впрочем, всё равно.
Насчет сонаследницы Плещеева припоминаю разговор свой с адвокатом, помощником Плевако. Этот адвокат сказал мне * , что существует-де еще одна наследница, но от той откупились деньгами. Мне почему-то тогда показалось, что адвокаты сами постарались отыскать эту сонаследницу, чтобы напугать Плещеева и побольше содрать с него.
Я жив и здрав. Кашель против прежнего стал сильнее, но думаю, что до чахотки еще очень далеко. Курение свел до одной сигары в сутки. Летом безвыездно сидел на одном месте, лечил, ездил к больным, ожидал холеры… Принял 1000 больных, потерял много времени, но холеры не было. Ничего не писал, а всё гулял в свободное от медицины время, читал или приводил в порядок свой громоздкий «Сахалин». Третьего дня я вернулся из Москвы, где прожил две недели * в каком-то чаду. Оттого,
Паскаль сделан хорошо * , но что-то нехорошее есть в нутре этого Паскаля. Когда у меня ночью бывает понос, то я кладу себе на живот кошку, которая греет меня, как компресс. Клотильда, или Ависага — это та же кошка, греющая царя Давида * . Ее земной удел — греть старца и больше ничего. Эка завидная доля! Жаль мне этой Ависаги, которая псалмов не сочиняла, но, вероятно, была перед лицом бога чище и прекраснее похитителя Уриевой жены. Она человек, личность, она молода и, естественно, хочет молодости, и надо быть, извините, французом, чтобы во имя чёрт знает чего делать из нее грелку для седовласого купидона с жилистыми, петушьими ногами. Мне обидно, что Клотильду употреблял Паскаль, а не кто-нибудь другой, помоложе и крепче; старый царь Давид, изнемогающий в объятиях молодой девушки, — это дыня, которую уже хватил осенний утренник, но она всё еще думает созреть; всякому овощу свое время. И что за дичь: разве половая способность есть признак настоящей жизни, здоровья? Разве человек только тот, кто употребляет? Все мыслители в 40 лет были уже импотентами, а дикари в 90 лет держат по 90 жен. Крепостные помещики сохраняли свою производительную силу и оплодотворяли Агашек и Грушек вплоть до той минуты, когда их в глубокой старости хватал кондрашка. Я морали не читаю, и, вероятно, моя старость тоже не будет свободна от попыток «натянуть свой лук», как говорит в «Золотом осле» Апулей * . Судя по человечности, дурного мало, что Паскаль спал с девицей — это его личное дело; но дурно, что Зола похвалил Клотильду за то, что она спала с Паскалем, и дурно, что это извращение он называет любовью.
Астрономка бедствует. Постарела, похудела, темные круги под глазами, нервы… Начинает бедняга терять веру в себя * . А это уж хуже всего. Блажен, кто не верит и раньше не веровал. Были попытки помочь ей, но все они разбивались об ее страшное самолюбие.
В последнее время мною овладело легкомыслие и рядом с этим меня тянет к людям, как никогда, и литература стала моей Ависагой, и я до такой степени привязался к ней, что стал презирать медицину. Но в литературе я люблю не те романы и повести, которые Вы ждете или перестали ждать от меня, а то, что я в продолжение многих часов могу читать, лежа на диване. Для писанья же у меня не хватает страсти.
Драмы я не думаю писать. Не хочется. Виделся много раз с Потапенко. Одесский Потапенко и московский — это ворона и орел * . Разница страшная. Он нравится мне всё больше и больше.
«Сахалин» высылается в Гл<авное> тюремное упр<авление> не в корректуре, а уже в листах, хотя, когда меня отпускали на Сахалин, поставили в условии корректуру. Я получил из Управления пошлое чиновницкое письмо: «Впоследствие письма вашего и т. д.» Выставлен номер. Не вследствие, а впоследствие. Экая духота.
Слышал, что Вы пишете новую пьесу * . Очень рад.
Но, однако, до свиданья. При свидании поговорим о рассказах. Ведь Вы будете в Москве в ноябре или декабре?
Желаю всего хорошего. Я, когда приедете, тоже остановлюсь в «Славянск<ом> базаре». В Москве Ясинский.
Ураааа!
Ваш А. Чехов.
Лаврову В. М., 13 ноября 1893 *