Том 25. Полицейский и призрак
Шрифт:
Водительские права, страховой полис, восемнадцать долларов, памятный снимок насторожившегося молодого человека с недобрыми глазами, коллекция старых театральных билетов да пара писем. Вот и все содержимое бумажника. Первое письмо было так безжалостно потерто, что оно развалилось на куски. Это была слезная просьба поддерживать связь, поскольку писавший не имел никаких вестей более года. Автором была его тетушка в Колорадо, выяснил я, дочитав до конца. Письмо было получено пять лет назад.
Зато второе было свеженьким и даже слегка
«Антон,
я должна встретиться с вами вечером в пятницу, это крайне важно. Ждите меня в баре „Рикошет“. Я буду там около половины восьмого и останусь до вашего появления. Дело не терпит отлагательств.
Аманда У.»
Я сложил записку и спрятал ее в свой бумажник. В других ящиках не было ничего примечательного, поэтому я направился от комода к кровати, но меня остановило на полпути холодное выражение синих глаз.
— Полагаю, являясь детективом, вы должны постоянно играть в страшные тайны и жуткие секреты! Ну как иначе можно выносить такую тоскливую жизнь?
— Письмо от его тетушки в Колорадо, написанное пять лет назад? — Я беспечно махнул рукой. — Велик секрет!
— Было два письма!
— Второе от какой-то дамочки по имени Аманда, — я пожал плечами, — вы знаете ее?
— Назовите женское имя, любое имя, — задумчиво произнесла Сисси, — и окажется, что когда-то в прошлом вместо него я говорила «мама».
— Аманда У., — не унимался я, — знаете ли вы какую-нибудь Аманду У.?
Она немного подумала:
— Аманда Уайлд Вист? Как насчет Аманды Уиллин-Гэндебл? Нет, это слишком нелепо! Постойте… — Внезапно лицо ее приняло испуганно-недоверчивое выражение. — Аманда Уоринг.
— Кто такая Аманда Уоринг?
— Четвертая жена моего страдающего старческим слабоумием папеньки. Четвертая и последняя. Она была на три года старше меня, когда они поженились. Мне доставляло величайшее удовольствие относиться к ней, как к пожилой маменьке.
— Они развелись?
— Месяца за три до того, как умер отец, а это случилось почти год назад… Он умер от закупорки коронарных сосудов при потрясающих обстоятельствах, по словам доктора. Он забавлялся с исполнительницей танца живота, можете себе представить чем? Аманда не была на похоронах, возможно, она была записана на это время в кабинет красоты, но, разумеется, на чтении завещания она присутствовала. Папа оставил ей столько же, сколько всем своим бывшим женам: медный пятачок на добрую память!
— Вы, случайно, не знаете, где в данный момент может находиться Аманда Уоринг? — сразу оживился я.
Она покачала головой:
— Я не видела ее и не получала от нее никаких вестей со дня этого пресловутого медного пятака, лейтенант.
— О’кей. — Я кивнул. — Здесь я закончил, так что теперь, полагаю, мне лучше спуститься вниз и посмотреть, не пожелает ли кто-нибудь
Сисси поднялась с кровати и дошла со мной до следующей двери в коридоре, где и остановилась.
— Это моя комната, — сообщила она. — С вашего разрешения, лейтенант, я пропущу веселье и забавы, которые вы устроите внизу.
— Правильно! — Я подмигнул ей. — Мне хочется того же!
Я миновал ступенек шесть, когда она окликнула меня. Я остановился, оглянулся через плечо и, подобно жене Лота, если не превратился в соляной столб, то есть буквально прирос к месту. Видение потрясающей блондинки как бы колебалось в проеме двери, не решаясь шагнуть ни вперед, ни назад. Каким-то образом Сисси удалось стянуть с себя очень быстро шелковую робу, так что теперь я мог собственными глазами убедиться в правильности своей догадки о том, что под нею ничего не было.
— Теперь я возглавила бы те два десятка звездочек, лейтенант! — прошелестела она голосом царицы пчел. — Неожиданно во мне проснулось честолюбие. Я хочу сыграть Скарлетт, не забудьте об этом, когда в следующий раз будете устраивать оргию!
Глава 3
Окружной шериф Лейверс сидел, хмуро глядя на меня, чем-то напоминая примитивного божка, к которому художник-самоучка утратил интерес и оставил незаконченным. Я отвечал ему не менее хмурым взглядом, потому что это был трудный и во всех отношениях утомительный день.
— Вы и ваш метод Годфруа, — неожиданно взорвался он, — полагаю, что теперь вас с минуты на минуту произведут в капитаны.
— Если вы не желаете, чтобы лейтенант-криминалист, специализирующийся на уголовных преступлениях, их выявлял, шериф, почему вы откровенно об этом не заявите? — резонно осведомился я.
— Еще сегодня утром это было самое обычное самоубийство, — нахмурился он, — а к пяти часам вы превратили его в запутанное убийство!
— Вы же сами рычите на меня, если я торчу весь день в офисе, обхаживая вашу белокурую секретаршу, попрекаете меня тем, что из средств налогоплательщиков мне выплачивается мое мизерное жалованье, верно? Вот почему я подумал, что наконец-то судьба мне послала настоящее дело. Ну нет, отныне я намерен превращать каждое самоубийство в убийство, пьяную драку в восстание, а кражу денег из игральных машин в мошенничество в крупных масштабах!
— Заткнитесь!
Раскуривание сигареты я затянул, как мог, потом некоторое время с умным видом взирал на потолок, прежде чем снова заговорить:
— Я вас прощаю!
Он издал целую серию разнообразных звуков, прежде чем ему удалось сформировать из них слово, и я впервые обрадовался, что не был за ним замужем, потому что если он так разговаривает дома… Наконец ему пришлось заткнуться: не хватило дыхания, и я с неодобрением разглядел его физиономию, на которой были видны все цвета радуги.