Том 3. Басни, стихотворения, письма

Крылов Иван Андреевич

Ода, выбранная из псалма 93-го

Бог, отмщений господь

Снесись на вихрях, мщений царь! Воссядь на громах — тучах черных, Судить строптивых и упорных; Ступи на выи непокорных И в гордых молнией ударь. Доколь вздымать им грудь надменну И подпирать пороков трон, Правдивых гнать из света вон? Доколь твой презирать закон И осквернять собой вселенну? Куда ни обращусь, внемля, Везде их меч, везде угрозы. Там на невинности железы, Там льются сирых кровь и слезы; Злодейством их грузна земля. Так, проливая крови реки, Заграбя мир себе в удел, Твердят они на грудах тел: Господь не видит наших дел И не познает их вовеки. Безумец! где твой ум и слух? Стряхни невежество глубоко; Скажи, хоть раз взнесясь высоко: Ужели слеп создавший око, И сотворивший ухо — глух? Скажи, оставя мудрость лживу, Без света ли — творец светил? Бессилен ли — создатель сил? Безумен ли — кто ум в нас влил? И мертв ли — давший душу живу? Блажен, о боже, в ком твой свет: Он соблюдется цел тобою, Тогда как, окруженный мглою, В изрытый ров своей рукою Злодей со скрежетом падет. Кто? Кто с мечом? Со мною рядом Кто мне поборник на убийц? Кто на гонителей вдовиц? Никто — всех взоры пали ниц — И всех сердца страх облил хладом. Никто — но бог, сам бог со мной; Сам бог приемлет грозны стрелы, Вселенной двигнет он пределы, Разрушит замыслы их смелы И с широты сметет земной.

Ода, выбранная из псалма 51-го

Что хвалишься во злобе, сильне?

Чем хвалишься во злобе, сильный, Что мочен наносить ты вред? Глагол твой, лестию обильный, Как ядом растворенный мед; Язык твой — бритва изощренна; В груди кипит всех злоб геенна. Ты лживость паче правды любишь И злобу — паче доброты; Скорбя, щадишь, — ликуя, губишь; Блаженством ближних мучим ты; И правды обличенья смелы Тебе суть громоносны стрелы. Но се господь судом, как громом, Твое величие сотрет; С твоим тебя расторгнет домом, От сердца кровных оторвет; Твоих богатств иссушит реки И род погасит твой навеки. В посмешище ты будешь правым; Рекут, твою погибель зря: Се муж, что сердцем столь лукавым. Мнил превозмочь судеб царя; Богатством

лишь своим гордился, И только зло сплетать стремился. А я, как маслина богата, Средь дому божия цвету; И блеск честей и горы злата Считая за одну мечту, Лишь в боге всё блаженство ставлю, И славен тем, что бога славлю.

Ода, выбранная из псалма 87-го

Господи боже спасения моего

О боже! царь щедрот, спасений, Внемли! — К тебе моих молений Свидетель — нощи все и дни. Я в нощь свой одр мочу слезами, И в день иссякшими глазами Встречаю мраки лишь одни. Да пройдет вопль мой пред тобою Шумящей, пламенной рекою: Воззри — и слух ко мне склони. В груди моей все скорби люты; Нет дня отрадна; нет минуты; Теснится в сердце мук собор. Уже, к веселью не способен, Я бледен, мертвецам подобен; Уже ко гробу шаг мой скор; Уже в моих я равен силах С забвенными давно в могилах, От коих отвратил ты взор. Все гнева твоего удары, Как моря гневна волны яры, Навел ты на мою главу. Тесним от ближних, обесславлен, Друзьями презрен и оставлен, Средь кровных чуждым я живу. В одре, как в гробе, истлеваю; Но руки к небу воздеваю: К тебе и день и ночь зову. Увы! иль стон живых беспрочен? Или для мертвых столь ты мочен? Они ль певцы твоих чудес? Но кто воспел тебя во гробе? Кто возгласил в земной утробе Твой суд иль блеск твоих небес? Кто имя божье славословил И кто в стране забвенья пролил Хоть каплю благодарных слез? А я, едва заря настанет, Едва светило дня проглянет. Огнем живым к тебе дышу — И вместе с хором оперенным Под сводом неба озаренным Твое величие глашу. Куда ни двигнуся ногою, Как сердце я свое, с собою Хвалу чудес твоих ношу. Почто же, бог мой, презираешь, Не внемлешь ты и отреваешь^* Вопль страждущей души моей? Средь нужды, нищеты и горя, Как средь бунтующего моря, Я взрос от самых юных дней — И днесь от бедства не избавлен, Как лист иссохший, я оставлен Среди ярящихся огней.

На новый год

К надежде

Подруга нежная зефиру В восточных небесах видна; Уж по небесному сапфиру Румянит солнцу путь она; Коням его ковры сплетает Из розовых своих лучей — И звезды, красоту ночей, В румяны, ризы увивает. Уже из недр восточных вод Выводит солнце новый год. Он жребий смертных неизвестный В покрытой урне к ним несет; Полна приветливости лестной, Надежда перед ним летит; Суля улыбкой утешенье, Вливая взором услажденье, Поверхность урны золотит. Польсти и мне, надежда мила; Крушиться сердцу не вели; Польсти и счастье посули. Ты мне напрасно много льстила; Но я не помню долго зла. Как прежде я тобой прельщался, Твоей улыбкой воехищался — Ты так же мне теперь мила. Хоть сердце верить уж устало Усмешке ласковой твоей, Но без тебя еще грустней, Еще ему тошнее стало. Польсти ты сердцу моему; Скажи, мой друг, скажи ему, Что с новым годом счастье ново В мои объятия идет И что несчастие сурово С протекшим годом пропадет. Своею мантией зеленой^* Закрой печалей бледных вид, Которые в груди стесненной Мне сердце томное сулит. Начто предвидеть так их рано? Ах, если б, утро зря румяно, В полях предчувствовал цветок, Что тонкий, легкий ветерок Не день ему сулит прекрасный, Но перед бурею ужасной Проститься с розами спешит; Что ветры вслед текут упорны, И что, завившись в тучи черны, Паляща молния бежит Потрясть природы основанье; Когда б всё зрел издалека — Не оживляло бы цветка Авроры тихое сиянье; Когда б он это предузнал, Не чувствуя отрад ни малых, Не распускал бы кудрей алых, С тоски б заранее увял; Но он спокойно расцветает. Почто в нас сердце не цветок? Почто, послыша лютый рок, Оно заране обмирает? Польсти, мой друг, польсти ему; Скажи ты сердцу моему, Что не совсем оно напрасно По Аннушке так бьется страстно. Скажи, что некогда вздох мой Горящей пламенной стрелой До груди белой донесется. И что слеза с моих очей, Как искра тонкая, взовьется, И упадет на сердце к ней. Сули другим богатства реки; Сули им славы громкой веки; Сули им знатность и чины. В ком чувства спят, пусть утешают Того блистательные сны. Они лишь чувства заглушают — И для меня не созданы. Сули, коль хочешь, им короны;— Не светом всем повелевать, Хотел бы сам я принимать От милой Аннушки законы; Или в глазах ее прекрасных, Во вздохах нежных, томных, страстных Хотел бы их я узнавать. Польсти же мне, надежда мила,— И если наступивший год С собою смерть мою несет,— Мой дух о том не воздохнет: Хочу, чтоб только наперед Ты косу смерти позлатила И мне ее бы посулила У сердца Аннушки моей. Сули мне тысячу, смертей: Судьбы приму я повеленье — Лишь только б, сердцу в утешенье, Вкусить их на устах у ней. Не укорять я небо стану, Но свой прославлю лестный рок, Когда, подобно как цветок, Я на груди ее завяну.

Ночь

Уже на западе остылом Зари румяный след угас, И звоном колокол унылым Давно пробил полночный час. Природу сладкий сон объемлет; Зефир на свежих розах дремлет — Не вьет он кудрей ручейка; Вода, как зеркало, гладка; Листок от ветра не трясется, И Филомела не поет; Нигде, ни в чем движенья нет,— Мое лишь сердце крепко бьется И мне покоя не дает, От глаз моих сон сладкий гонит; Уснули страсти у людей — А тот, кто убегал страстей, Из глаз слезу горячу ронит, Их чувствуя в груди своей. Мои лишь вздохи нарушают Угрюмой ночи тишину И другу злополучных — сну Закрыть глаза мои мешают. Дыханьем хладным грудь тесня, Последние отъемля силы, Иссохши, бледны и унылы Стоят печали вкруг меня. Приди, приди, о сон любезный, И легкою твоей рукой Их вид страдающий и слезный Хотя на час от глаз закрой. Но ты словам моим не внемлешь: Иль от несчастных ты бежишь, Счастливцев маками даришь И с ними на диванах дремлешь? Мой друг! для них ли создан ты! Кто здесь блаженством обладает, Чье сердце горестей не знает, На что тому твои мечты? Они его не утешают,— Но, только память в нем затмив, Ему лишь чувствовать мешают, Сколь много в свете он счастлив. Когда тебе он подать платит, Тогда он час веселья тратит. Ах, если б, Аннушку любя, Я награжден был равной страстью, Не нужен бы ты был мне к счастью, Не призывал бы я тебя; Не сном хотел бы подкрепляться, Но чувством лестным наслаждаться, Что милой Аннушкой любим; Хотел бы чувством нежным сим И умирать и возрождаться; Хотел бы силы им терять И в новых силах обновляться. Но если сердце мне дано, Вкушать одно лишь огорченье: Когда мне всякий миг мученье, В который чувствует оно,— К чему тогда мне служит время? К чему тогда им дорожить? Чтоб умножать печали бремя, Чтоб долее в мученьи жить? Тогда часы лишь те мне святы Которые у жизни взяты И сну безмолвному даны. Я в них лишь только не страдаю И слез не чувствую своих; Я в них на время умираю. Приди ж, природы обновленье, Приди приятный, крепкий сон. Прерви на время мой ты стон И сладкое пролей забвенье На чувства пылкие мои; Рассыпь вокруг цветы свои; Приди — и лестными мечтами Мое ты сердце обнови; Приди — Анюты красотами Мою грудь томну оживи, Мне в лестных видах представляйся: Представь мне, что она моя, Что с ней в восторгах таю я, Представь — и ввек не прерывайся.

Отъезд из деревни

Прости, любезное село, Столица мира дорогого; Прости, ключ чистый, как стекло, И ты, тенистая дуброва, В которой часто день бывал Мне так короток, как минута, Где часто соловей певал Так чисто, нежно, как Анюта. Простите вы, мои друзья,— Из недр спокойства и свободы Я еду в мрачный гроб природы — Простите, в город еду я. Не воздух легкий, ароматный Мне будет грудь там оживлять: Я еду в мир пустой, развратный Седую, знойну пыль глотать. Когда зарей здесь развернутся Цветы на бархатных лугах, И хоры птичек раздадутся В тенистых и густых лесах; Как соловьи начнут согласно Будить и кликать солнце красно,— Тогда меня разбудит стук Карет, по мостовой гремящих, Иль с грузами телег скрипящих, Иль колокольный скучный звук. Как солнце здесь взойдет высоко И разгорится ясный день, Вы, птички, скроетесь далеко Густых дерев в прохладну тень, Где жар и ветр вас не гоняют, Где вам утехи сохраняют Любови нежной алтари И где листочка два иль три Чертоги царски заменяют. А я, когда наступит день, Как мне ни больно и ни лень И как ни бесполезно свету, Тащусь на завтрак иль обед, Играть в бостон или в пикет; Иль, если карт, к несчастью, нет, Тащусь зевать по этикету И ползать в суетах мирских Промежду Глупостей людских, Где языки одни речисты, Где всё добро на языке. Где дружба — почерк на песке, Где клятва — сокол в высоте, Где нрав и сердце так же чисты (Не в гнев то буди городских), Как чист и легок воздух их. Когда у вас на небосклоне Потухнет алая заря И, сон приятный вам даря, Ночь сядет на сапфирном троне; Уныло зашумят леса И в хороводах звезд прекрасных, В одеждах бледножелтых, ясных, Взойдет луна на небеса; Проступит бледность на вершинах И, серебром светясь, туман Расстелется у вас в долинах, Как утром тихий океан,— Тогда, не зная что заботы, Невозмущенные тоской, В роскошных пеленах дремоты Вы сладкий вкусите покой. А я, когда за нашим градом, Застыв, потускнет небосклон, И с темной ночью придут рядом Печальна мысль, мятежный сон, Свет закатится с ясным Фебом, Но не замолкнет стон людской, И под угасшим черным небом Раздастся глухо шум градской, А я — там, где всё так нестройно В цепях шумливой суеты, Средь роскоши и нищеты, А я — засну ли там спокойно? Ах, нет! не сон, друзья, не сон — Тогда мои мне милы слезы, И мысль одна приятна мне, Чтоб вас увидеть, хоть во сне, Мои любезны дики розы, И чтоб у вас в густой тени, Кудрявы, юные березы, Воспеть златые сельски дни.

На случай грозы в деревне

Начто над рощей сей тенистой Ты завываешь, бурный ветр, И над зелеными лугами Теснитесь, грозны тучи, вы? Кого во мраках, вихри люты, Вы устрашить хотите здесь? Чью грудь, громовые удары, Стремитесь здесь вы разразить? Ах, на кого ты воружаешь Природу, гневно божество?— Не соловей ли кроткий, нежный Причина гнева твоего? Не пеночка ль невинной песнью Тебя умела раздражить? Или невинная овечка Могла нарушить твой закон, И воружить тебя перуном На сердце робкое свое, На грудь, покрытую волною, Подобну снегу белизной, А мягкостью подобну пуху? Или смиренный селянин, В избыток чуждый работая И оживляя грудь свою Нехитростною сельской песнью, Мог возбудить твой, страшный гнев? Открой мне, царь миров несчетных: Ужли для них навел ты тьму И повелел ударить громам, И воздух раздирать перунам, И вихрям дубы вырывать? Для них ли здесь природа стонет? А там, за полем вдалеке, А там, за белыми стенами, Изнеженная роскошь дремлет: Не громы слух ее мятут, Пред нею мусикийски хоры, Согласьем сердце щекотя, Поют

порокам песни хвальны И сладострастье в душу льют. А там гордец, надувшись грудью, Тебе мечтает равен быть И по земле едва ступает, Чтя недостойным ног своих Ходить по той, кем он питаем И от кого исшел на свет. А тамо, львиными когтями Корыстолюбье воружась, Рыкая пламенем геенским, Кричит: всё собственность моя! Моя земля, мои все воды, Огонь и самый воздух мой! Кричит! — и с алчностью объемлет Дальнейшие края земли. Здесь гром — а там спокойно люди Порокам воздвигают трон; Здесь гром — а там они спокойно Курят пред ними фимиам,— И солнце ясно светит там, И не смущается природа, Нарушен видя свой закон! На них, на них, о боже вечный, Горами тучи ты надвинь, Рассыпь на них свои перуны И под ногами дерзких сих Разверзи пропасти земные И дно им ада покажи,— Чтоб там они узрели муки, Назначенные злобе их, Чтобы оттоль сразились стоном Предместников своих во зле, И чтобы, кровью заливаясь, Им сердце в трепете рекло, Что жив злодеев страшный мститель.

К спящему дитяти

Спи, любезное дитя, В недрах мира и покою; Спи, мой друг, поколь стрелою Время быстрое, летя В бездну вечности ужасной, Не промчит зари твоей Тихих и прекрасных дней; Спи, доколе взор твой ясный Не встречал тоски и бед, И доколь путей к веселью Ты не ставишь трудной целью: Сердце с жадностью не ждет Славы, почестей, побед. Спи, доколе весь твой свет Ограничен колыбелью. Спи, дитя, — твой сладкий сон Вспоминает человека, Как сыпал спокойно он В недрах золотого века. Как твои приятны дни! Как завидны мне они! Там мечи раздоров блещут, Растравляя бунтов яд; Там пожары, язвы, глад Смерть в поля и грады мещут; А тебе, меж грозных туч, Светит тихий солнца луч. Всё вокруг тебя спокойно, Всё приятно, тихо, стройно. Ты откроешь кроткий взор — И пробудятся утехи, Игры, радости и смехи. Ты заснул — и весь твой двор Прикорнул вкруг колыбели: У голов сны милы сели, Задремал желаний рой, Резвым утомясь порханьем, Сам зефир заснул с тобой; И едва своим дыханьем Он колеблет полог твой. Всё с тобою утихает, Всё как будто в пеленах; Лишь улыбка на устах У тебя не засыпает И вещает ясно мне, Что ты счастлив и во сне. Спи, дитя, друг милый мой! Спи, доколь твой век так нежен, Придет время, что сон твой, Так не будет безмятежен. Золотой твой век пройдет: Век тебя железный ждет; Ждут тебя сердца жестоки, Ложна дружба, ложна честь; Ждут развраты и пороки, Чтоб тебе погибель сплесть. Век наступит тот унылый; Ты в пространный свет войдешь — Тьмы в нем горестей найдешь; И тогда уж, друг мой милый, Так спокойно не заснешь.

Ода

Уединение

Среди лесов, стремнин и гор, Где зверь один пустынный бродит, Где гордость нищих не находит И роскоши неведом взор, Ужели я вдали от мира? Иль скрежет злобы, бедных стон И здесь прервут мой сладкий сон? Вещай, моя любезна лира! Вдали — и шумный мир исчез, Исчезло с миром преступленье; Вдали — и здесь, в уединенье, Не вижу я кровавых слез. На трупах бледных вознесенна Здесь слава мира не сидит, Вражда геенны не родит, Земля в крови не обагренна. Ни башней гордых высота Людей надменья не вещает; Ни детских чувств их не прельщает Здесь мнима зданий красота. Знак слабости и адской злобы, Здесь стены сердцу не грозят, Здесь тьмами люди не скользят В изрыты сладострастьем гробы. Там храмы как в огне горят, Сребром и златом отягченны; Верхи их, к облакам взнесенны, Венчанны молнией, блестят; У их подножья бедность стонет, Едва на камнях смея сесть; У хладных ног их кротость, честь В своих слезах горючих тонет. Там роскошь, золотом блестя, Зовет гостей в свои палаты И ставит им столы богаты, Изнеженным их вкусам льстя; Но в хрусталях своих бесценных Она не вина раздает: В них пенится кровавый пот Народов, ею разоренных. Там, вид приманчивых забав Приемля, мрачные пороки Влекут во пропасти глубоки, Сердца и души обуяв; Природа дремлет там без действа, Злосчастие рождает смех; Болезни там — плоды утех; Величие — плоды злодейства. Оставим людям их разврат; Пускай фортуну в храмах просят И пусть гордятся тем, что носят В очах блаженство, в сердце — ад. Где, где их счастья совершенство? За пышной их утехой вслед, Как гарпия, тоска ползет,— Завидно ль сердцу их блаженство? Гордясь златою чешуей, Когда змея при солнце вьется, От ней как луч приятный льется И разных тысяча огней: Там синева блестит небесна, Багряность там зари видна,— И, кажется, горит она, Как в тучах радуга прелестна; Горит; но сей огонь — призрак! Пылающа единым взглядом, Она обвита вечным хладом, В ней яд, ее одежда — мрак. Подобно и величье мира Единой внешностью манит: В нем угрызений желчь кипит, На нем блестит одна порфира.   Но здесь на лоне тишины, Где всё течет в природе стройно, Где сердце кротко и спокойно И со страстями нет войны; Здесь мягкий луг и чисты воды Замена злату и сребру; Здесь сам веселья я беру Из рук роскошныя природы. Быв близки к сердцу моему, Они мое блаженство множат; Ни в ком спокойства не тревожат И слез не стоят никому. Здесь по следам, едва приметным, Природы чин я познаю. Иль бога моего пою Под дубом, миру равнолетным. Пою — и с именем творца Я зрю восторг в растенье диком; При имени его великом Я в хладных камнях зрю сердца; По всей природе льется радость: Ключ резвится, играет лес, Верхи возносят до небес Одеты сосны в вечну младость. Недвижны ветры здесь стоят И ждут пронесть в концы вселенной, Что дух поет мой восхищенный, Велик мой бог, велик — он свят! На лире перст мой ударяет. Он свят! — поют со мной леса, Он свят! — вещают небеса, Он свят! — гром в тучах повторяет. Гордитесь, храмы, вышиной И пышной роскошью, народы; Я здесь в объятиях природы Горжусь любезной тишиной^*. Которую в развратном мире Прочь гоните от сердца вы И кою на брегах Невы Наш Росский Пиндар пел на лире. Вдали от ваших гордых стен, Среди дубрав густых, тенистых, Среди ключей кристальных, чистых, В пустыне тихой я блажен. Не суетами развлекаться В беседах я шумливых тщусь, Не ползать в низости учусь — Учусь природе удивляться. Здесь твердый и седой гранит, Не чувствуя ни стуж, ни лета, Являя страшну древность света, Бесчисленность столетий спит. Там ключ стремнины иссекает Иль роет основанья гор И, удивляя смертных взор, Труд тысячи веков являет. Там дуб, от листьев обнажен, По камням корни простирает — На холм облегшись, умирает, Косою времени сражен. Там горы в высотах эфира Скрывают верх от глаз моих — И, кажется, я вижу в них Свидетелей рожденья мира. Но что за громы вдалеке? Не ад ли страшный там дымится? Не пламя ль тартара крутится, Подобно воющей реке? Война! — война течет кровава!— Закон лежит повержен, мертв, Корысть алкает новых жертв, И новой крови жаждет слава! Сомкнитесь, горы, вкруг меня! Сплетитеся, леса дремучи! Завесой станьте, черны тучи, Чтоб злости их не видел я. Удары молнии опасны, В дубравах страшен мрак ночной, Ужасен зверя хищна вой — Но люди боле мне ужасны.

Ода

Блаженство

Зефир с ракитников пушистых Аврорин бисер^* осыпал; На озере в зыбях струистых Всходящий солнца луч играл. То с резвой ветерков станицей Он по водам мелькал зарницей; То молнией вился в травах; То на пестреющих цветах Он в ярких искрах рассыпался — И луг, казалось, загорался. Проснувшись, ручеек играет В янтарных гладких берегах: То пену в жемчуг рассыпает На золотых своих кудрях И гордо по кремешкам льется, Иль между роз украдкой вьется, Им на ушко любовь журчит; То, закатясь в лесок, молчит И под столетним дубом дремлет, Иль соловьиным песням внемлет. За перлов облак закатился, Взвиваясь, жавронок стрелой — И громкий, звонкий свист разлился Под твердью светлоголубой. Граждане чистых вод безмолвны, Играя, рассекают волны, В весельи встретя новый день; Приятный свет, густая тень, Давая вольный путь отраде, Манят иль к пользе, иль к прохладе, Везде природы совершенство Луч осветил всходяща дня; Всё чувствует свое блаженство, Всё веселится вкруг меня, Всё видит счастье под ногами, Не гонится за ним морями: Никто от счастья не далек. Один лишь только человек, Гордясь свободой без свободы, Блаженства ищет вне природы. Ему лишь свод небесный низок, Тесна обширность дальних стран; Ему от юга север близок И мелок грозный океан. Среди богатства — нищ и беден, Средь пользы — ядовит и вреден. Он тем не сыт в алчбе своей, Чего довольно твари всей. Природа рай ему готовит — Он в нем ужасный ад становит. Ему весна целебны травы Со ароматом в дань несет, И гряды с овощем кудрявы Горяще лето в дар дает. Там осень нивы позлащает И в дар ему их посвящает; Сбирая виноград в полях, Шампанско пенит в хрусталях; Очистя воздух, смешан с ядом, Зима ему полезна хладом. Но он дары их презирает И мочною своей рукой Земли утробу раздирает, Во ад спускается живой, Геенну дерзостью смущает И нагло тамо похищает У фурий корень страшных бед — Пороки в золоте несет, В селитре лютые пожары, В меди громовые удары. И се он в громах гибель мещет, Куда его достигнет взор; Природа там его трепещет, Сердца трясутся крепких гор. Напрасно лев в леса дремучи, Напрасно ястреб в темны тучи Скрывают в робости свой след; Для сил его пределов нет. Он в небесах орлу опасен, Он киту в безднах вод ужасен. Ужасен — и в развратной воле, Себе чтя тесным царством свет, Чтоб расширить свою власть боле. Полки бессмертных создает, Превыше звезд их ставит троны — И пишет им свои законы; Хвалясь, что сонм его богов, Держа в руках судьбу миров, Ему в угодность светом блещет, Низводит дождь и громы мещет. Но в мыслях гордых возносяся, Среди богов свой ставя трон И с ними молнией деляся, Ужели стал счастливей он? Ужель их рай, мечтой рожденный, Блаженством, счастьем насажденный, Приближить к сердцу не возмог? Или его всемощный бог, Который мир из благ составил, В его лишь сердце зло оставил? Так, он один страдать назначен Из чувствующих тварей всех; В лучах блестящей славы мрачен, Уныл в объятиях утех, Среди забав тосклив и скучен, На троне с рабством неразлучен. На что ни кинет мрачный взгляд, Изо всего сосет лишь яд; Одних мечтаний ложных жаждет — И между благ в несчастьи страждет. Ему покой и радость чужды: Рождён желаньями кипеть. Его отрада — множить нужды, Его мученье — их терпеть. Средь брани ищет он покою; Среди покоя — алчет бою; В неволе — враг земных богов; На воле — ищет злых оков; Он в будущем лишь счастье видит И в настоящем ненавидит. Так странник, ночью, в час погоды, Когда вихрь корни рвет древес, И в бездны с гор бьют шумны воды, Под черной тучей воет лес, Почтя селенья близка знаком Огонь, рожден истлевшим злаком, К нему стремится, всё презрев — И колкий терн и тигров рев; А свет, сей свет ему любезный, Манит на край бездонной бездны. Но где ж блаженство обитает, Когда его в природе нет? Где царство, кое он мечтает? Где сей манящий чувства свет?— Вещают нам — вне протяженья, Где чувство есть, а нет движенья.^* Очисти смертный разум твой, Взгляни — твой рай перед тобой, Тебя одна лишь гордость мучит; Природа быть счастливым учит. Имея разум ослепленный И цену слаб вещей познать, Напрасно хочешь вне вселенной Свое ты счастье основать. Вотще свой рай ты удаляешь И новы благи вымышляешь. Умей ценить природы дар И, не взлетая, как Икар, Познай вещей ты совершенство — И ты себе найдешь блаженство.