Том 3. Басни, стихотворения, письма
Шрифт:
Я встал, дал успокоиться моей памяти и протолкал, так сказать, из головы все мои несчастия, и теперь опять весело продолжаю мое письмо: иначе я бы замучил Вас Еремииным своим плачем. Итак, посылаю вам мою картинку и стихи при ней, каковы они есть.
Что касается до картины, то я жду только первого случая, как приняться за работу, и тогда вместо сей недоконченной буду иметь честь прислать вам что-нибудь порядочное. Хотя я знаю, что сии труды мало вас достойны, но я все-таки повторю мои стихи:
Пусть вспомнят то, что часто к богу* МыМилостивая государыня,
ваш покорнейший слуга
И. Крылов.
Милостивому государю моему Ивану Ивановичу свидетельствую искреннее мое почтение. Я не смею к нему писать, боясь затерзать его своим письмом; но если он мне [это] разрешит, то я эту честь иметь, конечно, не упущу.
Боясь аккуратность Василия Евграфовича подвергнуть тяжелому испытанию, всё это я доставлю к вам не через его руки.
Ноября 26 дня
1795 года.
М. П. Сумароковой*
Август 1801 г
Простите мне, сударыня Марья Павловна, что так долго не отвечал я на прелестное письмо ваше, которое мне чрезвычайно много принесло удовольствия. Несколько раз перечитывал я его и на всякой строке видел и ваше доброе сердце и вашу чувствительность; сохраняйте их, и вы будете любезны и почтенны для всех честных людей; умножайте свои познания, и вы далеко назади оставите тех пригоженьких куколок, которые тогда только и живут, когда они вальсируют.
Вы видите, что я по-старинному не щажу нравоучений, но если б я меньше желал вам добра и меньше бы знал 344 вас, то бы, конечно, за неучтивость почел говорить нравоучения пятнадцатилетней девушке; но вы никогда ими не скучали. Счастливы будете, если, и вступя в свет, станете предпочитать добрые советы глупым ласкательствам — и если охотнее станете слушать замечания на ваши недостатки, нежели похвалы вашим совершенствам.
Наконец, и вы оставили прелестное Казацкое. Угадать ли, с кем вам более всего жаль было расстаться? С вашим воробьем — неправда ли? Божусь, что и я не без жалости воображал эту разлуку. Бедная птичка, она, верно, еще долго после вашего отъезда будет прилетать к вашему окну. С каким удовольствием читал я об ней. Если б это попалось мне где-нибудь в книге, то бы меня ни в половину так не тронуло, для того, что я бы почел это за сказку. Но в вашем письме меня чрезвычайно это растрогало. Видите ли, что я вам более печатного верю. Канарейки ваши так же очень милы, и я бы любопытен знать, где они остались, когда вы поехали из Казацкого.
Читал я у папеньки вашего ваш журнал французский. Приятно мне было знать, что вы меня в нем вспоминаете, и я вас тысячу раз за то благодарю. Но видите ли, что вы меня этим журналом оправдали, вспомните, какие у нас бывали споры, когда советовал я вам письма писать журналом, а вы спорили, что этого сделать никак нельзя — однако же на моем сбылося. Журнал ваш довольно любопытен, мы нашли в нем много мыслей таких, которые вам честь делают, а сверх того написан он очень хорошо: стало, я прав, и вам нужно только было не полениться.
Посылаю вам с Прасковьей Андревно*й гостинцу по книжке — желаю, чтоб они вам понравились, а прочие покупки по вашей комиссии сам вам буду иметь удовольствие отдать, когда приеду в Москву.
Если вы не переменили намерения учиться рисовать, то я вам купил здесь прекрасный гостинец, а именно рисовальную школу прекраснейшую, а если отдумали, то я, как бесполезную для вас вещь, у себя оставлю.
Прощайте, будьте здоровы. Видите,
Поклонитесь от меня вашей няне Кузьми<ни>шне*.
С. И. Бенкендорф*
1801–1802 гг
Я никогда не ходил в Дельфы и не молился крылатым Аммоновым мальчикам. Но вам, маленький, голубоокий ангел, несравненная Софья Ивановна, кланяюсь точно так, как этим крылатым мальчикам кланялись греки. Я знаю, что вы не поймете меня, но для меня лестно, что вам перескажут, что кланяюсь вам, как ангелу.
<На обороте: >
Его высокоблагородию милостивой государыне Елизавете Ивановне Бенкендорф.
Письмо в петербургские газеты и журналы
9 мая 1812 г
С<его> 9 майя 1812.
На сих днях присланы к А. С. Шишкову (неизвестно кем) стихи от моего имени, которые и напечатаны в типографии у Дрехслера с моим же именем, — вот они:
Государственному секретарю
А. С. Шишкову
Апреля 13 дня 1812 года.
На случай всемилостивейше пожалованной ему для следования за его императорским величеством коляски
Шишков, оставя днесь Беседы мирный дом, Ты едешь в славный путь в карете под орлом, Наш добрый царь, тебе вручая важно дело, Старается твое хранить, покоить тело; Лишь это надобно, о теле только речь; Неколебимый дух умеешь сам беречь.И. Крылов.
Не большому надобно быть знатоку, чтобы увидеть, сколь нелепы и бестолковы сии стихи; но бестолковые стихи у нас не в диковинку, так тут и чрезвычайного ничего нет; а удивительно то, что сочинитель их не только скрыл свое имя, но даже выставил чужое. Наблюдателю человеческого сердца покажется, конечно, это загадкою, ибо примечено вообще, что чем глупее творение, тем охотнее и полнее сочинитель выставляет свое имя; а этого здесь нет, и вот еще первый подкидыш на нашем Парнассе. Я не [ведаю] знаю, почему автору вздумалось слабость своей музы сокрыть под чужим именем, но поставляю долгом сказать, что я стихов сих не писал, да и уважение мое к А. С. Шишкову столь велико, что я бы почел непростительным вставить имя почтенного сего человека в столь нелепые стихи, в коих похвала хуже брани.
И. Крылов.
П. И. Соколову*
18 января 1813 г
Милостивый государь
Петр Иванович!
Исполняя волю почтенного сословия, которого я имею честь быть членом, читал я присланную мне вами, милостивый государь мой, речь Тимофея Семеновича Мальгина: «О необходимом союзе разума и природных дарований с науками». Замечания, сделанные на оную некоторыми г. членами, читанные вами несколько времени тому назад в собрании Академии, и рассуждения, сделанные тогда же об оной, столь справедливы, что ныне, перечитывая речь сию, я еще более убедился в истине оных, в заключение чего и осмеливаюсь сказать мое мнение, что лучше бы было речь сию в торжественном годовом собрании Академии не читать.