Том 3. Чёрным по белому
Шрифт:
После этого слуга уселся за стол и с самым сонным выражением лица принялся пить чай.
Зазвенел из кабинета электрический звонок; Прохор поднял на него задумчивые глаза и налил себе еще стакан.
Звонок принимался звонить несколько раз… Допив чай, Прохор встал и неторопливо направился в кабинет.
— Звонили?
— Звонил!!! Конечно, звонил. Тысячу раз звонил. Куда тебя черти унесли?!
— Да к ящику-то почтовому нужно было пойти, али нет?
— Так это тут
— Дозвольте вам сказать, что я тоже отвечаю за свою службу. Я, действительно, побег к этому ящику, да он, гляди-ка, до верху письмом набит. Так мне что ж — тоже сунуть? Всякий человек придет и вытащить может — нешто это порядок? Так я и снес, их, письма-то, на другую улицу, где ящик послободнее.
— То-то и оно! Я и так уже замечал раза два, что письма не доходили.
— То-то и я говорю. Возле письмов много разного народу трется. И прохожий, и почтальон, и тоже тебе швейцар — долго ли до греха. а вы говорите — долго ходил!
После обеда к Воскобоеву приехала дама. Он встретил ее с кислым лицом, сказал сначала, что ждет нужного человека, потом подучил Прохора соврать, что его потребовали в клуб на важное заседание — но дама была непреклонна.
— Зачем ты меня гонишь, — сказала она, подозрительно поглядывая на него. — Может быть, у тебя любовное свидание?
— Ты с ума сошла! Я даже забыл, какие бывают другие женщины. Я люблю исключительно тебя.
— Вот, в таком случае, я у тебя и останусь часика на два.
Воскобоев сжал в кармане кулак, пробормотал какой-то комплимент и, оставив даму одну, пошел в кухню к Прохору.
— Проша, милый, — прошептал он. — Тут ко мне через час одна гимназистка должна придти — такая молоденькая барышня в синем платье — так ты скажи ей, чтоб она, обязательно, завтра пришла, что сегодня меня экстренно потребовали к больному.
— Эко сказали! Да что вы доктор, что ли, что к больному вызвали.
— Ну, соври сам. Скажи — к больному родственнику — к дяде, мол.
— Скажу, к дяде, мол, Ивану Алпатычу. Старик, мол, в горячке был, а нынче, мол, в память пришел.
— Во-во.
— Жена-то, скажу, в Рязань уехамши, а дяденька, значит, одни и очень им плохо.
— Ну, уж ты там размажь что-нибудь. Только скажи, чтобы завтра приходила непременно: буду ждать. А шляпу Марьи Дмитриевны или унеси из передней, или прикрой газеткой.
— Будьте покойны.
Верный слуга взял газету и уселся, как сторожевой пес, в передней.
Через час, действительно, пришла девушка лет шестнадцати в гимназическом платье, смущенная, дрожащая, с бледным лицом, на котором сразу можно было прочесть всю ее несложную повесть:
— Скажите… — спросила она, не зная, куда девать глаза:- барин ваш дома?
— Он-то? Нет дома. К дяде поехал. Дядя, вишь, болен. Очень наказывали вам завтра прийтить.
— Ах, Господи! — вспыхнула она. — Ну, до свиданья; простите за беспокойство… я тогда завтра… И, пожалуйста, разменяйте мне пять рублей. Себе возьмите рубль, а мне остальное… Пожалуйста, кланяйтесь барину.
Прохор, держа золотой пятирублевик на ладони, призадумался.
— Гм, да… Сдачи, говорите? Сдачу-то вернуть можно. а только… У вас на извозчика-то, кроме этих, мелочь есть?
— Немножко есть, — недоуменно глядя на Прохора, ответила гимназистка. — Двадцать шесть копеек.
— Так, так. Очень вы хорошая барышня, и я вам пришлю сейчас предложение — подарите мне эти пять рублей — не пожалеете. После, по крайности, благодарить будете. А уж я вам все выложу.
— Что вы выложите? Зачем? — с некоторым испугом пролепетала гимназистка.
Прохор опустил монету в карман, подошел к предзеркальному столику и поднял разостланную на нем газету.
— Видали? Что это? Женская шляпа! А там в углу видали? Что это? Женские калоши. а ежели бы я вас в тую комнату пустил, так бы вы такие поцелуи услышали, что разлюли малина-калина моя!
— Честное слово? — прошептала свистящим голосом барышня, хватая Прохора за руку. — Вы можете поручиться, что это правда?
— Будьте покойны. Я со всем усердием. Только, дорогая моя госпожа, ежели потом к разговору, или что — так вы так и скажите барину, что, дескать, случайно все это приметили — и шляпу и, значит, голос дамский. И скажете вы ему, примерно сказать, так — и в этом не ошибаетесь — дескать, «Ох, ох, какой ты изменник! Говорил, что только одну любишь, обожаешь»… Говорил он это?
— Говорил, — прошептала, вся краснея от смущения и горя, гимназистка. — Боже, какой позор!
— То-то, что говорил. Он это мало ли кому говорил! Скажете, дескать: «У тебя, как я доподлинно узнала, чуть не каждый месяц новая гимназистка бывает, и сколько ты значит, несчастного женского полу перепортил! Поиграешь, дескать, да так-то вот и бросишь! Нехорошо, мол, это! Пошлые эти твои поступки!» а уж меня в это дело не путайте, милая госпожа. Уходите? Позвольте, отворю… Счастливо оставаться! Где изволите жить? На третьей Рождественской? Извозчик! На третью Рождественскую — 26 копеек!..