Том 3. Драмы
Шрифт:
Владимир. (Слезы начинают падать из глаз его. Он бросается на колена возле постели и покрывает поцелуями ее руку.)Я возле вас! Зачем вам другого? Разве вам не довольно меня? Кто-нибудь любит вас сильней, чем я?
Марья Дм<итревна>. Встань… ты плачешь?..
Владимир (встав, отходит в сторону).Ужасная пытка! Если я всё это вынесу, то буду себя почитать за истукана, который не стоит имени человека!.. Если я вынесу… то уверюсь, что сын всегда похож на отца, что его кровь течет в моих жилах и что я, как он, хотел ее погибели. Так! Я должен был силою притащить его сюда, угрозами, страхом исторгнуть
Марья Дм<итревна> (вздрагивает. После молчания).Молись… молись за нас… не хотел… о!
Аннушка. Ей дурно, дурно!..
Марья Дми<тревна>. Нет! Нет! Я соберу последние силы… Владимир! Ты должен узнать всё и судить твоих родителей! Подойди. Я умираю. Отдаю душу правосудному богу и хочу, чтоб ты, ты, мой единственный друг, не обвинял меня по чужим словам… Я сама произнесу свой приговор. (Останавливается.)Я виновна: молодость была моей виною. Я имела пылкую душу, твой отец холодно со мной обращался. Я прежде любила другого: если б мой муж хотел, я забыла бы прежнее. Несколько лет старалась я побеждать эту любовь, и одна минута решила мою участь… Не смотри на меня так. О! Упрекай лучше самыми жестокими словами: я твоя злодейка! Мой поступок заставляет тебя презирать меня, и не одну меня… Долгим раскаяньем я загладила свой проступок. Слушай: он был тайною. Но я не хотела, не могла заглушить совесть – и сама открыла всё твоему отцу. С горькими слезами, с унижением я упала к ногам его… я надеялась, что он великодушно простит мне… Но он выгнал меня из дому; и я должна была оставить тебя, ребенка, и молча, подавленная тягостью собственной вины, переносить насмешки света… он жестоко со мною поступил!.. Я умираю… Если он мне не простил еще, то бог его накажет… Владимир! Ты осуждаешь мать свою? Ты не смотришь на меня? (Голос ее под конец становился всё слабее и слабее.)
Владимир (в сильном движении). (Про себя)Вижу! Вижу! Природа вооружается против меня; я ношу в себе семя зла; я создан, чтоб разрушать естественный порядок. Боже! Боже! Здесь умирающая мать – и на языке моем нет ни одного утешительного слова, – ни одного! Неужели мое сердце так сухо, что нет даже ни одной слезы? Горе! Горе тому, кто иссушил это сердце. Он мне заплотит: я сделался через него преступником; с этой минуты прочь сожаленье! День и ночь буду я напевать отцу моему страшную песню, до тех пор, пока у него не встанут дыбом волосы и раскаяние начнет грызть его душу! (Обращаясь к матери)Ангел! Ангел! Не умирай так скоро: еще несколько часов…
Аннушка (с приметным беспокойством посматривая на госпожу).Владимир Павлович! (Он услыхал и глядит на нее пристально. Она трогает за руку Марью Дмитревну и вдруг останавливается.)Прости господи ее душу! (Крестится.) (Владимир вздрагивает, шатается и едва не упадает. Удерживается рукой за спинку стула и так остается недвижен несколько минут.)Как тихо скончалась-то, родимая моя! Что буду я теперь? (Плачет.)
Владимир (подходит к телу и, взглянув, быстро отворачивается).Для такой души, для такой смерти слезы ничего не значат… у меня их нет! Нет! Но я отомщу, жестоко, ужасно отомщу. Пойду, принесу отцу моему весть о ее кончине и заставлю, принужу его плакать, и когда он будет плакать… буду
(Долгое молчание.)
Аннушка. И сын родной ее оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? Тут по мне нету греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало к губам усопшей.)Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
Сцена IX
3-го февраля. Пополудни.
(Комната у Загорскиных. Наташа и княжна. Анна Николавна, входя, вводит двух старух.)
Анна Ник<олавна>. А я вас сегодня совсем не ожидала! Милости просим! Прошу садиться! Как ваше здоровье, Марфа Ивановна? (Садятся.)
1 <-я> старуха. Эх! Мать моя! Что у меня за здоровье? Всё рифматизмы да флюс. Только нынче развязала щеку. (К другой старухе)Как мы съехались, Катерина Дмитревна! Я только что на двор, и вы за мной, как будто сговорились навестить Анну Николаевну.
2 <-я> старуха (к хозяйке).Я слышала, что вы были больны?
Анна Ник<олавна>. Да… благодарю, что навестили… теперь получше. А что нового не слыхать ли чего-нибудь?
2 <-я> стар<уха>. У меня, вы знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что турок в пух разбили наши; взяли пашу!
1 <-я> стар<уха>. Дай-то бог! А я слышала, что Горинкин женился. Да на ком! Знавали вы Болотину? Так на ее дочери. Славная партия… ведь сколько женихов за нею гонялось! Так нет… кому счастье.
Анна Ник<олавна>. А я слышала: граф Свитский умер. Ведь жена, дети.
1 <-я> стар<уха>. Да! Какая жалость… а что рассказывают! Слышали вы?
Анна Ник<олавна>. Что такое?
2 <-я> старуха. Что такое? Странно! Я не слыхала!
1 <-я> старуха. Говорят, что покойник – прости его господи – почти всё свое имение продал и побочным детям отдал деньги. Есть же люди! И говорят также, будто бы в духовной он написал, чтоб его похороны не стоили больше 100 рублей.
2 <-я> старуха. Нечего сказать, как в колыбельке, так и в могилку! Всегда был чудак покойник! Царство ему небесное! Что ж? Исполнили его завещание?
1 <-я> старуха. Как можно? Пожалуй, он бы написал, чтоб его в овраг кинули! Нет, матушка, 5000 стоили похороны; в Донском монастыре, да два архиерея было.
Анна Ник<олавна>. Стало быть, очень пышно было!
Наташа. Будто не всё равно.
1 <-я> старуха. Как так? Разве можно графа похоронить как нищего?
2 <-я> старуха (после общего молчания).Анна Николавна! Вы меня извините! Я ведь только на минуточку к вам заехала! Спешу к золовке на крестины. (Встает.).Прощайте!
Анна Ник<олавна>. Если так, то не смею вас удерживать! Прощайте! (Целуются.)До свиданья, матушка. (Провожает ее.)
1 <-я> старуха. Какова? Как разрядилась наша Мавра Петровна! Пунцовые ленты на чепце! Ну кстати ли? Ведь сама насилу ноги таскает! А который ей год, Анна Николавна, как вы думаете?