Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы
Шрифт:
Сильнее той, которой
Страдает мать, бессильная утешить!
Пауза.
Тибальдо
Так значит… веришь ты?
Донна Альдегрина
Чему должна я верить?
Тибальдо
Джильола… говорила…
Донна Альдегрина
Когда? Сейчас?.. Так это, значит, правда?
Нет, нет… Я не хотела
Понять.
Тибальдо
Тебе сказала?
Донна Альдегрина
Вышла
Из комнаты больного и сказала,
Что выбросила вон
Лекарства Симонетто.
Тибальдо
Ну?
Донна Альдегрина
И подозренье
Ужасное я угадала в ней,
Но не из слов ее:
Здесь Симонетто был,
В его присутствии она сдержалась.
Но, видя нежность страстную, с которой
Она к груди скорбящей прижимала
Больного Симонетто,
Я угадала все.
Возможно ли? Нет, нет!
Не может быть… О, ужас, о, позор!
Тибальдо
О, о!.. Зачем живу я?
Зачем ты родила меня на свет?
Зачем ты охраняла
Меня с тех пор, как первым криком я
О помощи взывал?
Открой свои глаза,
И на лице моем увидишь ужас.
Отнимает ее руки от лица.
Да, да, конечно. Существует то,
Чего не может быть.
Я был в неведеньи: и ты, не зная,
Сама открыла все.
Да, существует то,
Чего не может быть. Теперь я знаю:
Об этом кости тела говорят,
Об этом шепчет мне
Вся кровь моя, которая клокочет
В моем разбитом сердце.
Зверь ядовитый взялся
За дело смерти и не может он
Насытиться.
Донна Альдегрина
Позор!.. И ты, ты сам
Мне это говоришь? Но что ж тогда?..
Тибальдо
Так выслушай меня:
Спаси меня в душе моей Джильолы,
И я свершу вот этими руками
То, от чего вся низость
На дне моей души
И вся ее порочность отшатнется,
Я совершить готов освобожденье,
Неслыханное дело,
Которого еще никто на свете
Не знал… Ты понимаешь?
Донна Альдегрина
Ах, нет, не понимаю! Тьма вокруг.
Неумолимый бич во мраке держит
Оставшихся в живых.
Как счастлива уснувшая навеки!
Тибальдо
Мать, выслушай меня. Я не хотел
Читать в твоих глазах, боясь ответа
На мой вопрос жестокий.
Та, что почила в гробе… Чья рука
Ее свела нежданно в
Мать снова закрывает себе лицо.
И снова ты скрываешь
Свое сомненье или убежденность!..
Недавно та, кого зовет Джильола
Служанкою, чей голос
Как кнут лицо бичует,
Та женщина из Луко,
Законная жена
Моя, в порыве гнева,
В припадке яростной, безумной злости
Лицом к лицу кричала ей: «Да, да,
Все это — правда. Это я свершила!»
Мать делает попытку подняться, чтобы уйти.
Нет, нет! Останься. Не беги. Не все,
Еще не все тебе твой сын поведал.
То обвиненье в воздухе висело,
Струилося со стен,
Скрывалось в мрачных сводах, рисовалось
В изломах, словно на живых губах.
Крик бешеного зверя
Ответом был на долгое молчанье,
Которое упорно ей твердило:
«Да, это ты». И дочь снесла удар.
Как острый меч, она, казалось, сжала
Своими сильными руками душу…
Мать, мать! И перед этой обнаженной
Душой моей Джильолы…
Лоб, подбородок, очи —
Печать моя, подобие мое
И крови след моей
На облике дочернем —
Открылись мне, как никогда доселе,
В движеньи вековечном
С неведомою силой,
С какой-то глубиной проникновенной,
К груди моей разбитой прижимаясь
Неизгладимою печатью жизни…
О, мать и враг мой указал
Рукою на меня…
Сломленный отчаянием, опускается на колени у ног старухи.
О, мать, молю тебя,
Открой лицо свое, чтоб видел я
Всю скорбь твою! Вот я — перед тобою,
Трепещущий и слабый,
Нуждаюсь больше в помощи твоей,
Чем в день, когда ты родила меня,
Кричащего младенца. Я хочу
Увидеть, есть ли для меня спасенье,
Иль для тебя погиб я.
Мать смотрит на него.
Да, погиб…
Колеблется одно мгновение.
Указывая на меня рукою,
Она сказала: «Что ты можешь сделать?
Защита мне — отец. Мы вместе были
И будем».
Старуха снова пытается встать.