Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)

ФАБУЛА «ГРАБИТЕЛЕЙ МОРЕЙ», КАК, ВПРОЧЕМ, и других романов Луи Жаколио, основана на исторически достоверных фактах.

Это — история одного пиратского общества, образовавшегося в Лондоне в конце XVIII века, когда брожение

умов, вызванное Великой французской революцией, распространилось по всей Европе рядом войн, закончившихся потом наполеоновской эпопеей.

Пользуясь всеобщей смутой и благодаря недюжинным способностям своих вождей, это преступное общество разрослось в могучую организацию, объединявшую разбойников всех стран; оно располагало собственной армией, имело свой флот, которые не только производили нападения на мирных купцов, но отваживались вступать в бой и с регулярными войсками.

Разбойники наводили ужас на всех; паника увеличивалась еще более благодаря таинственности, которая скрывала все пиратские дела, — для большей безопасности злодеи истребляли всех до единого свидетелей своих кровавых дел. Европейские правительства должны были приложить немало усилий, чтобы справиться с неуловимым грозным врагом и раскрыть эту преступную организацию.

Когда наконец маска была сброшена, все с изумлением узнали, что преступники имели в Лондоне сообщников во всех классах общества; судебный процесс 1828 года выявил, что в сговоре с ними был замешан даже один адмирал, английский лорд. Дерзость разбойников доходила до того, что, пользуясь внутренними раздорами, происходившими в Швеции, они задумали посадить одного из своих сообщников на шведский престол. Дерзкая попытка, однако, не удалась; шведы призвали на престол наполеоновского маршала Бернадота, родоначальника ныне царствующей в Швеции династии.

В «Грабителях морей» автор с обычным мастерством раскрывает перед читателями эту фантастическую на первый взгляд, а на самом деле строго достоверную историю XVIII века и борьбу пиратов с европейскими правительствами.

СОЛНЦЕ В ВИДЕ БАГРОВОГО ШАРА САДИЛОСЬ за мыс Нордкап, огненным светом своим озаряя и как бы даже воспламеняя высокие ледники Гренландии и равнины Лапландии. Дул штормовой северный ветер; высокие, сердитые волны Ледовитого океана разбивались о бесчисленные островки и подводные скалы, окружающие северную оконечность Скандинавии и образующие вокруг земли как бы пояс из пены, преграждающий к ней всякий доступ. Невозможно было разглядеть ни одного пригодного для прохода местечка среди этих бурлящих и клокочущих масс воды, налетавших со всех сторон, сталкивавшихся друг с дружкой в водовороте между скалами и то низвергавшихся вниз, образуя черные бездны, то, подобно смерчам, вздымавшихся вверх до самого неба. Разве только прибрежный рыбак, знакомый со всеми местными входами и выходами, решился бы, застигнутый бурей,

пройти, спасаясь от нее, через эти опасные лабиринты.

А между тем в сумерках догорающего дня можно было разглядеть здесь какой-то корабль, — судя по оснастке, бриг, и, по-видимому, из Ботнического залива, — делавший неимоверные усилия, чтобы выйти в море, одолеть ветер и волны, толкавшие его прямо к скалам. Корабль маневрировал прекрасно — было видно, что его ведет опытный капитан, следовательно, не небрежностью командира объяснялось то, что судно попало в такое опасное положение. Вернее всего, его загнал сюда непредвиденный шквал, вдруг подхвативший и понесший корабль на эту грозную линию утесов, предательски скрытую под широким плащом седой пены.

Трудна, не под силу была кораблю эта борьба с разыгравшимися стихиями. Волны бросали его из стороны в сторону, как ореховую скорлупу. Вода переливалась через всю палубу от одного конца до другого, и люди хватались за веревки, за что попало, чтобы не быть унесенными в море. Команда из шестидесяти или около того матросов выбивалась из сил.

На мостике, держась за перила, стояли двое мужчин и с тревогой наблюдали за погодой и маневрами корабля.

Один из них был капитан — он приставил к губам рупор, чтобы, отдавая команды, перекрывать рев урагана. Нахмурив брови, устремив взгляд на горизонт, покрытый тяжелыми тучами, в которых медно-красным отблеском отражался уже гаснувший свет последних лучей закатившегося солнца, он стоял внешне совершенно спокойно, как если бы погода была самая тихая и благоприятная. Зато его товарищ, с ног до головы закутанный в морской плащ с поднятым капюшоном, был возбужден и взволнован до крайних пределов.

— Это все ты виноват, Ингольф, — неустанно твердил он капитану. — Всему виной твоя глупая осторожность, твоя ужасная флегматичность. Приди мы часом раньше, проход был бы свободен, потому что в то время этот чертов ветер еще не поднимался, и плыли бы мы теперь совершенно благополучно по закрытому от ветра фиорду.

— Заладил одно! — отозвался Ингольф. — Жаль только, Над, что этим ты делу нисколько не поможешь, и ветер не переменится от этого ни на одну четверть… что, впрочем, было бы для нас спасением.

— Что ты говоришь?

— Говорю, что если через полчаса ветер не переменится, то мы погибли.

— Погибли! — с ужасом воскликнул тот, кого капитан назвал Надом (уменьшительно от Надод). — Как погибли?!

— Очень просто, — отвечал Ингольф так спокойно, как если бы он сидел где-нибудь в безопасном месте на твердой земле и потягивал из стакана норвежский эль. — Я все средства, все маневры перепробовал. Скоро, пожалуй, придется рубить мачты.

— Как же быть?

— Никак. Разве с такой бурей можно бороться? Через полчаса, если так будет продолжаться, — пиши пропало.

— Послушай, ведь ты такой опытный… Неужели ты не можешь ничего придумать?..

— Так что же можно придумать? Средство идти против ветра, когда он вместе с течением несет тебя к берегу?.. Нет, братец, тут никакая опытность не поможет.

— По-твоему, стало быть, мы бесповоротно осуждены?

— Да, если в течение получаса ничего не случится.