Том 3. Художественная проза. Статьи
Шрифт:
— Боярыня, — сказала одна из них, — примерь еще вот эти запястья, они повиднее.
— Будет с меня примерять, девушки, — отвечала ласково Елена, — вот уж битый час вы меня наряжаете да укручиваете, будет с меня!
— Вот еще только монисто надень! Как наденешь монисто, будешь, право слово, ни дать ни взять, святая икона в окладе!
— Полно, Пашенька, стыдно грех такой говорить!
— Ну, коли не хочешь наряжаться, боярыня, так не поиграть ли нам в горелки или в камешки? Не хочешь ли рыбку покормить или на качелях покачаться? Или уж не спеть ли тебе чего?
— Спой мне, Пашенька, спой
— И, боярыня, лапушка ты моя, что ж в той песне веселого! То грустная песня, не праздничная.
— Нужды нет; мне хочется ее послушать, спой мне, Пашенька!
— Изволь, боярыня, коли твоя такая воля, спою; только ты после не пеняй на меня, если неравно тебе сгрустнется! Нуте ж, подруженьки, подтягивайте!
Девушки уселись в кружок, и Пашенька затянула жалобным голосом:
Ах, кабы на цветы да не морозы, И зимой бы цветы расцветали; Ах, кабы на меня да не кручина, Ни о чем бы я не тужила, Не сидела б я, подпершися, Не глядела бы я во чисто поле……
Я по сеням шла, по новым шла, Подняла шубку соболиную, Чтоб моя шубка не прошумела, Чтоб мои пуговки не прозвякнули, Не услышал бы свекор-батюшка, Не сказал бы своему сыну, Своему сыну, моему мужу!Пашенька посмотрела на боярыню. Две слезы катились из очей ее.
— Ах я глупенькая! — сказала Пашенька, — чего я наделала. Вот на свою голову послушалась боярыни! Да и можно ли, боярыня, на такие песни набиваться!
— Охота ж тебе и знать их! — подхватила Дуняша, быстроглазая девушка с черными бровями. — Вот я так спою песню, не твоей чета, смотри, коли не развеселю боярыню!
И, вскочив на ноги, Дуняша уперла одну руку в бок, другую подняла кверху, перегнулась на сторону и, плавно подвигаясь, запела:
Пантелей-государь ходит по двору, Кузмич гуляет по широкому, Кунья на нем шуба до земли, Соболья на нем шапка до верху, Божья на нем милость до веку. Сужена-то смотрит из-под пологу, Бояре-то смотрят из города, Боярыни-то смотрят из терема. Бояре-то молвят: чей-то такой? Боярыни молвят: чей-то господин? А сужена молвит: мой дорогой!Кончила Дуняша и сама засмеялась. Но Елене стало еще грустнее. Она крепилась, крепилась, закрыла лицо руками и зарыдала.
— Вот тебе и песня! — сказала Пашенька. — Что нам теперь делать! Увидит Дружина Андреич заплаканные глазки боярыни, на нас же осердится: не умеете вы, дескать, глупые, и занять
— Девушки, душечки! — сказала вдруг Елена, бросаясь на шею к Пашеньке, — пособите порыдать, помогите поплакать!
— Да что с тобой сталось, боярыня? С чего ты вдруг раскручинилась?
— Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене звонить да увидела я из светлицы, как народ божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь еще сердце надрывается… а тут еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу по-вашему, по-девичьи!
— Что ты, боярыня, грех какой! Заплесть тебе косу по-девичьи! Боже сохрани! Да неравно узнает Дружина Андреич!
— Не узнает, девушки! Я опять кокошник надену!
— Нет, боярыня, грешно! Власть твоя, а мы этого на душу не возьмем!
«Неужели, — подумала Елена, — грешно и вспоминать о прошлом!»
— Так и быть, — сказала она, — не сниму кокошник, только подойди сюда, моя Пашенька, я тебе заплету косу, как, бывало, мне заплетали!
Пашенька, краснея от удовольствия, стала на колени перед боярыней. Елена распустила ей волосы, разделила их на равные делянки и начала заплетать широкую русскую косу в девяносто прядей. Много требовалось на то уменья. Надо было плесть как можно слабее, чтобы коса, подобно решетке, закрывала весь затылок и потом падала вдоль спины, суживаясь неприметно. Елена прилежно принялась за дело. Перекладывая пряди, она искусно перевивала их жемчужными нитками.
Наконец коса поспела. Боярыня ввязала в кончик треугольный косник и насадила на него дорогие перстни.
— Готово, Пашенька, — сказала она, радуясь своей работе, — встань-ка да пройдись передо мною. Ну, смотрите, девушки, не правда ли, эта коса красивее кокошника? — Все в свою пору, боярыня, — отвечали, смеясь, девушки, — а вот Дуняша не прочь бы и от кокошника!
— Полноте вы, пересмешницы! — отвечала Дуняша. — Мне бы хотя век косы не расплетать! А вот знаю я таких, что глаз не сводят с боярского ключника!
Девушки залились звонким смехом, а иные смешались и покраснели. Видно, ключник был в самом деле молодец.
— Нагнись, Пашенька, — сказала боярыня, — я тебе повяжу еще ленту с поднизами… Девушки, да ведь сегодня Иван Купала, сегодня и русалки косы заплетают!
— Не сегодня, боярыня, а в семик и троицын день заплетают русалки косы. На Ивана Купала они бегают с распущенными волосами и отманивают людей от папоротника, чтобы кто не сорвал его цвета.
— Бог с ними, — сказала Пашенька, — мало ли что бывает в Иванов день, не приведи бог увидеть!
— А ты боишься русалок, Пашенька?
— Как их не бояться! Сегодня и в лес ходить страшно, все равно что в троицын день или на русальную неделю. Девушку защекотят, молодца любовью иссушат!
— Говоришь, а сама не знаешь! — перебила ее другая девушка. — Какие под Москвой русалки! Здесь их нет и заводу. Вот на Украине, там другое дело, там русалок гибель. Сказывают, не одного доброго молодца с ума свели. Стоит только раз увидеть русалку, так до смерти все по ней тосковать будешь; коли женатый — бросишь жену и детей, коли холостой — забудешь свою ладушку!