Том 3. Письма о русской поэзии
Шрифт:
Так скучно писать рецензии, хвалебные и ворчливые, с техническими выражениями и без таковых.
Можно было бы писать исследования, но о ком теперь их напишешь? О трех, четырех авторах, не больше. Хочется отвечать поэтам, присылающим для отзыва свои стихи, чем-нибудь тоже своим, дорогим и выношенным, как эхо откликнуться на зов их мечты и не быть, наконец, Белинским при Пушкине, Санчо-Пансо при Дон-Кихоте…
Дмитрия Рема я буду разбирать по существу. Он прежде всего нежен и в нежности глубок и изящен.
Эта нежность приводит его к познанию тайного и радостного смысла земных пространств:
Как хорошо… Такой дремотой спят Ушедшие с востока на закат, Усталые, безмолвные скитальцы.И она же заставляет его отрицать или ненавидеть бессмертие души:
Я один в безмолвии зала, И ее не будет со мной… Не печалься, она устала, А усталым нужен покой… Но зачем же страхом упорным Омрачился последний бред? Ты забыл священника в черном? Он сказал ей, что смерти — нет.Но эта же нежность подчиняет его другим, более определившимся поэтам нежности.
Вот строчка, навеянная Блоком: Светлым сердцем Твой приход приемлю. А вот навеянная Кузминым: Мы пили чай из бледно-синих чашек…Алексей Сидоров озаглавил свой отдел «Первые стихи». Если это действительно первые опыты, на него можно возлагать надежды. Он не так уж плохо подражает Валерию Брюсову, еще удачнее Андрею Белому. Впрочем, для подражания первому ему не хватает ни техники, ни темперамента, ни вкуса (где у Брюсова — Давид, у него — Семирадский), а для подражания второму — смелости и свежести выдумки, на которой главным образом и держится поэзия Андрея Белого.
В его книге есть строки детские, строки фокуснические, но в общем он чувствует ритм, любит рифму и стихотворения пишет не потому, что хочет, а потому, что должен.
Тэффи и др.
Тэффи. Семь огней. Стихи. Изд. «Шиповник», СПб. 1910 г.
Д. Ратгауз. Тоска бытия. Стихотворения. Изд. т-ва Вольф.
Константин Подоводский. Вершинные огни. Стихотворения. Москва. 1910 г.
В стихах Тэффи радует больше всего их литературность в лучшем смысле этого слова. Такая книга могла бы появиться на французском языке, и тогда некоторые стихотворения из нее наверно бы и по праву по пали в Антологию Walch'a. Поэтесса говорит не о себе и не о том, что она любит, а о той, какой она могла бы быть, и о том, что она могла бы любить. Отсюда маска, которую она носит с торжественной грацией и, кажется, даже с чуть заметной улыбкой. Это очень успокаивает читателя, и он не боится попасть впросак вместе с автором.
Тэффи любит средневековье и знает его таким, каким его знал Верлен, — огромным и нежным. Мало того, она знает сказки средневековья, и не слащаво-поучительные или безвкусно декоративные, как у Тениссона, а подлинные, изящно-простые, как у Perrault, M-me d'Aulnoy и других сказочников XVII века:
На кривеньких ножках заморыши-детки, Вялый одуванчик пыльного пня! И старая птица, ослепшая в клетке! Я скажу! Я знаю! Слушайте меня! В сафировой башне златого чертога Королева Гульда, потупивши взор, К подножью престола для Господа Бога Вышивает счастья рубинный узор. Ей служат покорно семь горных оленей, Изумрудным оком поводят, храпят, Бьют оземь копытом и ждут повелений, Ждут, куда укажет потупленный взгляд…и т. д.
Менее удачно справляется Тэффи с темами Ассирии и Вавилона, желание найти в них красоту иную, чем красота декоративности, и связать ее с нашими переживаниями кажется слишком экзотическим. как-то плохо веришь в царицу Шаммурамат и в рабыню Аторагу, и в горы Синджарские, может быть, уже по одному тому, что эти имена так необычно и так неприятно жестко звучат на русском языке. Анна Комнена, на писавшая жизнеописание своего отца, императора Алексея, извинялась перед своими читателями, что ей приходится упоминанием грубых и неблагозвучных имен крестоносцев разрушать благородный ритм греческой речи. Наша поэтесса, по-видимому, менее чувствительна к ритму речи русской.
Есть в деревнях такие лавочники, которые умеют только писать, но не читать. Я думаю, таков и Ратгауз. Потому что иначе у него не хватило бы духу в нудно-безграмотных стихах передавать мысли и ощущения отсталых юношей на шестнадцатом году:
В земной любви отрады нет, В земных стремленьях нет блаженства, И все тусклее счастья свет, Бледнее призрак совершенства. <