Том 3. Поэмы
Шрифт:
Свое прозвище Хлопуша мог приобрести как на Урале, так и раньше, находясь еще в Центральной России. Согласно первому предположению, «прозвище свое Хлопуша получил, вероятно, от дубового железом окованного песта, которым толкли руду на уральских заводах» (Шкловский В., И сегодня сегодняшний, с. 635–636). По второму предположению, возможны причины прозвища: от «хлопать» — по роду крестьянских или извозчичьих занятий, например, сильного хлопанья кнутом; «хлопуша» — «хвастун, враль» — так могли отзываться сообщники или свидетели лживых его показаний на суде; от «хлап» — «карта холоп, валет» — по холопьему происхождению или картежной игре (написание «Хлапуша» зафиксировано в следственных материалах) (см.: Пугачевщина, II, 107; Даль, 4, 549–550).
С. 29. Тучи
С. 30. Прорубились ли в Азию бунтовщики? — Известно, что чуть позже Пугачевское восстание охватило Южный Урал, по которому проходит условная граница с Азией, и «все деревни и села между Челябинском, Екатеринбургом и Шадринском поступили в руки мятежников» (Дубровин, II, 360–361). Перефразировка из «Медного всадника»: «Природой здесь нам суждено // В Европу прорубить окно» (Пушкин, IV, 378).
С. 30. Смейся, человек! ~ Посылаются замечательные разведчики. — В ставку Пугачева был заслан арестант Хлопуша, которого для выполнения ответственного поручения выпустил из тюрьмы оренбургский губернатор с подсказки г-на Тимашева — бывшего хозяина арестованного. По этому поводу военный историк вложил шутливую реплику в уста Пугачева: «Разве лучше тебя некого было губернатору послать?» Пугачев имел разговор с Хлопушей при поручительстве казака Максима Шигаева, с которым тот сидел одновременно в Оренбургской тюрьме по делу о восстании яицких казаков 1772 г. Пугачев приказал первое время следить за Хлопушей, но потом стал относиться к нему с большим доверием (см.: Дубровин, II, 44–45).
С. 30. Был убийца и фальшивомонетчик. — В действительности Хлопушу не обвиняли в убийствах; Есенин, вероятно, опирался на художественный вымысел Пушкина в «Капитанской дочке»: «…и эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутьи да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором» (Пушкин, VI, 502).
С. 31. Вдруг… три ночи назад… губернатор Рейнсдорп… — Губернатор Оренбурга в 1763–1781 гг. генерал-поручик Иван Андреевич Рейнсдорп (1730–1781) заслужил у современников репутацию недальновидного и трусливого военачальника: он не запасся продовольствием для горожан на случай возможной блокады и стал виновником наступившего голода; вместо ведения выигрышных в начале осады боев занял оборонительную позицию; ответил на послание Пугачева ругательным письмом — «Пресущему злодею и от Бога отступившему человеку, сатанину внуку, Емельке Пугачеву…» — и получил еще более оскорбительный ответ; в своем воззвании 30 сентября 1773 г. пытался отпугнуть горожан от Пугачева ложным сообщением о его якобы рваных ноздрях, но вызвал обратный эффект — еще большую уверенность жителей Оренбурга в истинности «государя»; послушался наивного совета добыть «языка» с помощью расставленных вокруг крепости капканов, над которыми насмехались казаки и даже сами осажденные; для оправдания своей бездеятельности в ответственнейшие моменты прибегал ко лжи, будто мятежники «прокрались» в пригород Берду во время тумана нечаянно, хотя П. И. Рычков с иронией писал в своем журнале: «Могло статься, что в иной слободе был туман, но в городе во весь сей день никакого тумана не было» (цит. по: Дубровин, II, 383. Сноска 3, а также с. 33–35, 68, 286–290, 383; Мордовцев, I, 230–234, 262; Пушкин, 6, ч. I, с. 20, 33, 105. Примеч. 51).
Всеобщее восприятие Рейнсдорпа как комической фигуры введено в научную и художественную литературу и узаконено в ней Пушкиным — см. его записи устных воспоминаний баснописца И. А. Крылова с отзывом об оренбургском губернаторе —
С. 31. И дворянские головы сечет топор — // Как березовые купола… — Бунтовщики казнили одетых в дворянское платье людей и миловали остальных: «Тогда-то сии кровожаждущие звери всех попадающихся им в немецком платье, яко по мнению их в богопротивном, думая быть дворян и чиновных, коих будто народных мучителей предприяли истребить… из захваченных же ими солдат ни один почти не умерщвлен, а только у всех косы обрезаны были» (Пушкин, 6, ч. II, с. 352, ср. также с. 168). Виды деревьев, легшие в основание художественных тропов, не случайно подобраны в 5-й главе, повествующей об Оренбуржье. Береза и липа («липовая медь» у Есенина) наиболее типичны для Оренбургской губ. (см.: Энцикл. словарь, XXII, 132).
С. 31. Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож? ~ И в карманах зазвякает серебро, а не камни. — Насчет предложения Хлопуше убить Пугачева Есенин преувеличил. Все историки в унисон сообщают о поручении Рейнсдорпа переслать с каторжником в лагерь Пугачева увещевательные манифесты, а Н. Ф. Дубровин к этому добавляет сведения о задании разоблачить самозванца в глазах казаков и при их содействии доставить бунтовщика в Оренбург — это уж при самых благоприятных обстоятельствах, а также сжечь порох и заклепать пушки. Рейнсдорп пользовался тактикой подкупа: сама Екатерина II постепенно увеличила плату до 10 тыс. руб. за живого Пугачева, хотя первоначально считала это недостойным (см.: Дубровин, II, 37, 44; Пушкин, 6, ч. I, с. 19, ч. II, с. 199; Мордовцев, I, 232; Грот, 504).
С. 32. Подуров — Впервые упомянут в черновом автографе в авторской ремарке к 4-й главе (см. варианты), откуда был справедливо вычеркнут Есениным, так как в действительности этот оренбургский казачий сотник появился в стане Пугачева несколько позже — 27 сентября 1773 г.
Тимофей Иванович Подуров (Падуров, 1723–1775) вел переписку Пугачева, пользовался полным его доверием. Пугачев советовался с ним 23 марта 1774 г. о дальнейших действиях после поражения под Татищевой крепостью. Захвачен в плен между Каргалой и Сакмарским городком в начале апреля 1774 г. при разгроме пугачевцев. Ему был вынесен приговор «повесить в Москве», несмотря на привилегию депутата Уложенной комиссии (1767) не быть «казненным смертию» (см.: Дубровин, I, 25–26, 41, 134, III, 361–362; Пушкин, 6, ч. I, с. 27–28, 33, 44, 80, 105, 140, ч. II, с. 147–148, 282; Грот, 629; Мордовцев, I, 227, 234, 261, 262; Фирсов, 91, 159. Сноска 1; Пугачевщина, II, 187).
С. 32. Завтра ж ночью выбегу волком // Человеческое мясо грызть. — Образ волка постоянно включался в сравнение с разбойником в Екатерининскую эпоху. В манифесте правительства от 29 ноября 1773 г. звучит мольба к Богу обратить свой праведный гнев на «хищного волка» Емельяна Пугачева, развращающего «овец паствы» господней (Пушкин, 6, ч. II, с. 154). Историки конца XIX века отмечали: «разбойники были волчьи натуры», «такому травленому волку, как Пугачев, легко было ускользнуть из всяких ловушек» (Фирсов, 45; Мордовцев, I, 195). По указанию Рейнсдорпа на конных пугачевцев были поставлены волчьи капканы.
С. 33. Вам не взять Оренбург… — В то время Оренбург считался крепостью, построенною по всем правилам инженерного искусства, вооруженною 70-ю разнокалиберными орудиями на 10-ти земляных бастионах и 2-х бастионах на крутом правом берегу реки Яик, с 4-мя выходами из города. Для восставших казаков Оренбург являлся главным пунктом края, а в случае неудачи оттуда имелся путь отступления в Золотую Мечеть (легендарная вольная казачья община на берегу Каспийского моря), Персию или Турцию (см.: Дубровин, II, 29, 31–32, III, 147–148).