Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910

Андреев Леонид Николаевич

Хессин.Вы теперь такой могущественный человек, Давид Лейзер. Да, прежде я звал вас Давидом, но вот я жду вас во дворе, и чем я больше жду, тем длиннее становится ваше имя, господин Давид Лейзер.

Давид.Ты прав, Абрам: когда заходит солнце, длиннее становятся тени, и когда человек умаляется — имя его вырастает. Но подожди, Абрам, еще.

Лакей (пьяному). Вы бы отодвинулись от меня.

Пьяный.Молчи, дурак! Ты здесь лакей, а мы в гостях.

Лакей.Хам! Ты тут не в конке, чтобы плевать на пол.

Пьяный.Господин

Лейзер, какой-то человек, похожий на старого черта, схватил меня за шиворот и сказал: тебя зовет Давид Лейзер, который получил наследство. И я спросил — это зачем? Он же ответил: Давид хочет тебя сделать своим наследником, — и засмеялся. А когда я пришел, ваш лакей гонит меня.

Давид (улыбаясь). Нуллюс — веселый человек и никогда не упускает случая, чтобы пошутить. Но вы мой гость, и я прошу вас, подождите.

Сура (после некоторого колебания не выдерживает). Ну как у вас торговля, Иван? Теперь у вас меньше конкурентов?

Бескрайний.Плохо, Сура: покупателей нет.

Пурикес (как эхо). Покупателей нет.

Сура (жалеет). Ай-ай-ай! Это плохо, когда нет покупателей.

Роза.Молчи, мама, — не хочешь ли ты вновь вымазать сажей мое лицо?

Толкая впереди себя нескольких бедняков, входит Анатэма. — он, видимо, устал и запыхался.

Анатэма.Ну вот, Давид, получайте пока это. Ваши миллионы пугают бедняков, и никто не хотел идти за мною, думая, что здесь кроется обман.

Пьяный.Вот этот человек схватил меня за шиворот.

Анатэма.Ах это вы? Здравствуйте, здравствуйте.

Давид.Благодарю тебя, Нуллюс. Теперь же возьми чернила и бумагу и сядь возле меня за столом; мне же подай мои старые счеты… Так как все, что я буду говорить, очень важно, то, прошу тебя, записывай точно и не ошибайся — в каждом слове нашем мы дадим отчет богу. Вас же всех прошу встать и слушать внимательно, вникая в смысл великих слов, которые я произнесу. (Строго.)Встань, Роза.

Сура.Боже, сжалься над нами! Что ты хочешь делать, Давид?

Давид.Молчи, Сура. Ты пойдешь за мною.

Анатэма.Готово.

Все стоя слушают.

Давид (торжественно). По смерти брата моего, Моисея Лейзера, я получил наследство (откладывает на счетах)два миллиона долларов.

Анатэма (егозливо поднимая четыре пальца). Что значит четыре миллиона рублей.

Все в волнении.

Давид (строго). Не прерывайте меня, Нуллюс. Да, это значит четыре миллиона рублей. И вот, подчиняясь голосу моей совести и велению бога, а также в память детей моих: Ханны, Вениамина, Рафаила и Моисея, умерших от голода и болезней и отроческом возрасте… (Опускает голову все ниже и горько плачет.)

И такими же слезами отвечает ему Сура.

Сура.О, мой маленький Мойше! Давид, Давид, умер наш маленький Мойше!

Давид (вытирая

глаза большим красным платком). Молчи, Сура! Ну, так что же я им хотел сказать, Нуллюс?.. Но пишите, Нуллюс, пишите. Я знаю. (Твердо.)И вот решил я, в согласии с законами бога, который есть правда и милость, — раздать все мое имение нищим. Так ли я говорю, Нуллюс?

Анатэма.Я слышу бога. Никто не верит в первую минуту; но быстро родятся радостные сомнения, и неожиданный темный страх реет над головами. Как бы во сне, люди твердят очарованно: «Четыре миллиона, четыре миллиона», и закрывают глаза руками.

Выступает вперед шарманщик.

Шарманщик (угрюмо). Ты мне купишь новую музыку, Давид?

Анатэма.Тсс! Назад, музыкант.

Шарманщик (отступая). Я хочу и новую обезьяну.

Давид.Возвеселитесь же сердцем, несчастные, и улыбкою уст ответьте на милость неба. И идите отсюда в город, как вестники счастья, обойдите его улицы и площади и всюду громко кричите: Давид Лейзер, старый еврей, который скоро должен умереть, получил наследство и раздает его бедным. И если увидите человека, который плачет, и ребенка, лицо которого бескровно и мутны глаза, и женщину, у которой отвисли тощие груди, как у старой козы, — и тем вы скажете: идите, вас зовет Давид. Так ли я говорю, Нуллюс?

Анатэма.Так, так. Но всех ли ты позвал?

Давид.И если увидите пьяного человека, заснувшего на блевоте своей, разбудите его и скажите: иди, тебя зовет Давид. И если увидите вора, которого бьют на базаре обиженные им, то и его позовите словами добрыми и имеющими силу приказа: иди, тебя зовет Давид. И если увидите людей, от нужды впавших в раздражение и злобу и побивающих друг друга палками и обломками кирпича, то и им возвестите мир словами: идите, вас зовет Давид! И если увидите человека стыдливого, который, ходя по большой улице, опускает взоры перед взорами, а в спину смотрит жадно, то и ему тихонько скажите, не возмущая гордости его: не Давида ли ищешь? Иди, уже давно он ждет тебя. И если в вечерний час, когда семенем ночи засевает землю дьявол, вы увидите женщину, которая раскрашена страшно, подобно тому, как язычники раскрашивают трупы умерших, и смотрит смело, ибо лишена стыда, и поднимает плечи, ибо удара боится, то и ей скажите: иди, тебя зовет Давид! Так ли я говорю, Нуллюс?

Анатэма.Так, Давид. Но всех ли ты позвал?

Давид.И какой бы образ, внушающий омерзение и страх, ни приняла нищета, и какими красками ни расцветилось бы горе, и какими словами ни оградилось бы страдание, громким призывом поднимайте уставших, словами жизни возвращайте жизнь умирающим! И не верьте молчанию и тьме, когда стеною преградят они путь: громче кричите в молчание и тьму, ибо там почивает неизреченный ужас.

Анатэма.Так, Давид, так! Я вижу, как на вершину поднимается твой дух, и громко стучишь ты в железные врата вечности: откройтесь. Я люблю тебя, Давид, я целую твою руку, Давид, я, как собака, готов ползать на брюхе и исполнять повеления твои. Зови, Давид, зови. Восстань, земля! Север и юг, восток и запад, я приказываю вам, волею Давида, господина моего, откликнитесь на зов зовущего и четырьмя океанами слез остановитесь у ног его. Зови, Давид, зови.