Том 3. Повести
Шрифт:
К прерванной работе над „Портретом“ Гоголь вернулся еще до того, как „Невский проспект“ был закончен. Вглядываясь в текст „Невского проспекта“, нетрудно заметить, что весь заключительный эпизод с Пироговым (начиная со слов на стр. 64-ой: „Мы, кажется, оставили поручика Пирогова“, ср. выше факсимиле), как и эпилог, по сравнению с предшествующей историей Пискарева-Палитрина, вписаны другим (или вновь очиненным) пером; тут и мог, следовательно, быть какой-то перерыв в работе; что он, действительно, был, доказывает одна многознаменательная описка: на стр. 66-й Пирогов назван Чертковым („Черткову очень неприятно было“), один лишь раз, с переходом в смежной же фразе снова к нигде больше не вариирующейся настоящей фамилии; этим доказывается неумышленный характер замены. А в таком случае та часть второй повести („Невского проспекта“), где эта ошибка допущена, была вписана в тетрадь позже той части первой повести („Портрета“), где герой ее впервые и получил имя Черткова. Но герой „Портрета“, — Корчев, Коблин, Коблев, Копьев в начале рукописного текста, — впервые назван Чертковым лишь на стр. 182-ой, оставаясь затем с этим именем до конца. Ясно, что возобновление и завершение работы над „Портретом“ предшествовало окончанию „Невского проспекта“. Доведя вторую свою повесть до развязки эпизода с Палитриным-Пискаревым (стр. 64)
Конец этой работы в целом, поскольку на него приходится эпило. „Невского проспекта“, датируется упоминаниями в нем „лютеранской кирки“ [15] и вождя французской республиканской партии Лафайета: упоминание о „главной ошибке“ Лафайета (умершего в мае 1834 г., тотчас после подавления в Лионе восстания рабочих против признанной им июльской монархии) могло быть сделано не ранее мая 1834 г. В августе того же года был составлен перечень содержания „Арабесок“, куда включен и „Невский проспект“. [16] Следовательно, эпилог „Невского проспекта“, а вместе с ним и обе повести в целом, были завершены между маем и августом 1834 г.
15
Заложенной (по проекту Брюллова) в мае 1833 года и доступной поэтому суждениям „об ее архитектуре“ не ранее 1834 г. См. Соч. Гоголя, 10 изд., V, стр. 586, 591.
16
См. Соч. Гоголя, 10 изд., V, стр. 558.
Труднее установить дату начала работы. Данные творческой истории „Портрета“ не позволяют отодвигать его далее 1833 года назад (см. комментарий к „Портрету“*). Последовательность текстов в тетради указывает, что „Портрет“ был начат в ней (стр. 49–50) после окончания „Скульптуры, живописи и музыки“ на предыдущей стр. 48-ой, а это, в свою очередь, произошло по окончании статьи о Пушкине (стр. 47–48). Оказывается, что статья, датированная в „Арабесках“ 1831-м годом („Скульптура, живопись и музыка“), написана позже, чем статья, датированная там же 1832-м годом („Несколько слов о Пушкине“). Это дает право отказаться от обеих дат, признав их, подобно гоголевским датам под статьями „Жизнь“ и „Об архитектуре“, вымышленными, самые же статьи, судя по почерку, отнести, по крайней мере, к 1833-му г. Тогда к этому же году (к концу) надо будет, в самом деле, отнести и первые страницы „Портрета“, поправки к которым (на стр. 48-ой) вписаны между строками „Скульптуры“. Не раньше как к концу 1833 г. относим начало „Портрета“ еще и потому, что весь текст обеих повестей, судя по почерку, писался без больших перерывов и, следовательно, не так уж долго: вероятно, не больше полугода.
Наконец, третья повесть („Записки сумасшедшего“) вписана в ту же тетрадь РМ4 в сентябре-октябре 1834 г. (см. комментарий*).
Три повести из „Арабесок“ одинаково выдержаны в новом для Гоголя городском колорите, все они — петербургские в самом точном смысле этого слова. Петербургская улица служит местом действия не только в „Невском проспекте“: подобно Пискареву, и Чарткова подстерегает судьба на улице, — „Портрет“ тоже начат уличной сценой; с случайной встречи на Невском (с генеральской дочкой) начинается и неудачный роман Поприщина. Затем в каждой из трех повестей видна та же склонность к изображению не только типических лиц, а и целых социальных слоев или групп: это — и немцы-мастеровые с Мещанской в „Невском проспекте“, и „дробь и мелочь“ обитателей Коломны в „Портрете“, и „наш брат чиновник“ в „Записках сумасшедшего“. Да и фабула каждой из трех повестей одинаково коренится в социальном расслоении николаевского Петербурга. Ежедневной сменой — по часам дня — сословий охарактеризован Невский проспект в одноименной повести, эта „главная коммуникация Петербурга“, главный виновник гибели Пискарева; нужда городских подонков и соблазны коломенского ростовщика создают тот же фон для Чарткова; в атмосфере социального неравенства рождается, наконец, и безумная мечта „испанского короля“. Характерно, что судьбы всех трех героев оканчиваются безумием, а все три безумца — и Пискарев, и Чартков, и Поприщин — изображены „вне гражданства столицы“, которое или заведомо исключает их из своей среды как служителей ненужного ему искусства (Пискарев и Чартков до приобретения портрета), или губит, втягивая в свой омут (Чартков после приобретения портрета), или доводит, наконец, своим гнетом до бунта (Поприщин). Одинаково трагичен исход всех этих трех приключений. Одинаково присущ всем им трем еще один, в высшей степени характерный, признак — тема „столкновения мечты с существенностью“.
При таком единстве во всех трех повестях исходной художественной точки зрения не удивительна их родственность между собой и в смысле историко-литературной их биографии.
Повести размещены были в „Арабесках“ так: в первой части — „Портрет“, во второй — „Невский проспект“ (на третьем месте) и „Записки сумасшедшего“ (на последнем). Цензурное разрешение обеих частей датировано 10 ноября 1834 г. При прохождении через предварительную цензуру урезкам подвергся „Невский проспект“, что предвидел ознакомившийся с ним еще по рукописи Пушкин (ср. его письмо к Гоголю осенью 1834 г.). Перед выпуском книги цензура потребовала новых изменений, — на этот раз в „Записках сумасшедшего“, о чем сам Гоголь писал Пушкину в недатированном письме („Вышла вчера довольно неприятная зацепа по цензуре“ и т. д.). Вышли в свет „Арабески“ не позднее 22 января 1835 г., когда Гоголь извещал Максимовича о посылке ему их в Киев. Во всех критических отзывах, как бы враждебны Гоголю они ни были в целом, три петербургские повести служат критикам (Булгарину, Сенковскому) предлогом для сочувственных оговорок. Известная же статья Белинского („О русской повести и повестях Гоголя“) уделяет им всем трем большое внимание, наряду, правда, и вперемежку с повестями „Миргорода“, т. е. не выделяя особо как новый цикл.
Почти одновременно с тремя повестями для „Арабесок“ писался и „Нос“, близкий трем повестям „Арабесок“ своим петербургским колоритом; а борьба с Гофманом, начатая в „Невском проспекте“, тут доведена уже до пределов пародии (см. ниже комментарий*).
Две последние повести из семи — „Шинель“ и „Рим“ — писались значительно позже предыдущих. Но замечательна и тут одновременность работы над ними (ср. ниже комментарий к этим повестям) с переработкой „Портрета“ и „Носа“. Вторые редакции этих двух ранних повестей создавались несомненно тогда же, когда писалась „Шинель“: этим, вероятно, и объясняются совпадения „Шинели“ с двумя эпизодами „Носа“ (о посещении героем частного пристава и о разглядывании в окне магазина картинки) и с одной мелкой, правда, но характерной деталью в „Портрете“ как раз второй редакции (в описании „черной лестницы“ Петровича и Чарткова). В „Шинели“ поэтому и приходится видеть синтез бытоописательных и обличительных тенденций предыдущих повестей. Что касается „Рима“, то и его нельзя совершенно обособить от петербургского цикла: историко-литературный анализ и в нем вскрывает, в виде первоосновы, романтическую новеллу о художнике, т. е. жанр, к которому принадлежат „Портрет“ и „Невский проспект“, не говоря уж о теме большого города, перекликающейся в „Риме“ с тем же „Невским проспектом“.
Весь цикл из семи повестей, частью в первоначальном издании, частью — в рукописях, передан был Прокоповичу (редактору первого издания Сочинений), видимо, самим Гоголем при заезде на несколько дней в Петербург, летом 1842 г., перед отправлением за границу. Через два дня после отъезда Гоголя (6 июня) Прокопович уже сообщал Шевыреву: „С будущей недели приступаю к печатанию сочинений Гоголя“; и указывал затем тут же: „в 3-м (томе) — повести“; а в следующем письме к Шевыреву же (от 6 августа) жаловался: „Беда мне… с рукописными сочинениями: в них, чего не разобрал и пропустил переписчик, так приятель наш (т. е. Гоголь) и оставил, а я должен пополнять по догадкам“ (см. Вас. Гиппиус. „Н. В. Гоголь в письмах и воспоминаниях“. М., 1931, стр. 249). — В числе этих „рукописных сочинений“, пополнявшихся Прокоповичем „по догадкам“, была, конечно, „Шинель“ (печатавшаяся впервые) и, вероятно, „Нос“ (в исправленной редакции печатавшийся тоже впервые). „Портрет“ в новой редакции перепечатывался из „Современника“ 1842 г., „Коляска“ — из „Современника“ 1836 г., „Рим“ — из „Москвитянина“ 1842 г., „Невский проспект“ и „Записки сумасшедшего“ — из „Арабесок“. Исправления, на которые Прокоповича уполномочил сам Гоголь (см. Письма, т. II. стр. 197), в третьем томе в общем немногочисленны, по качеству же не отличаются от его поправок в других томах (например, во втором, где печатался „Миргород“).
Прохождение через цензуру и на этот раз не обошлось без затруднений: как раз третий том чуть не навлек запрещение на всё издание в целом. После предварительной цензуры в сентябре — декабре 1842 г., „новое издание сочинений Гоголя“, по словам цензуровавшего его Никитенко, „решено было напечатать“ [17] (см. его „Записки и дневник“, I, СПб., 1905, стр. 332–333). Это свое решение цензурный комитет признал, однакоже, нужным пересмотреть перед самым выпуском отпечатанного издания в продажу, — так как был напуган арестом цензоров Никитенко и Куторги (см. об этом в статье М. И. Сухомлинова: „Появление в печати сочинений Гоголя“, в „Исследованиях и статьях“, т. II, стр. 319–320).
17
Цензурное разрешение 3-го тома датировано 15-м сентября 1842 г. и подписано цензором А. Никитенко.
Критические отзывы о Сочинениях (вышли в свет в конце января 1843 г.) были немногочисленны: внимание критики было сосредоточено на незадолго перед тем вышедшем первом томе „Мертвых душ“. Да и дальнейшие отзывы Белинского о повестях петербургского цикла затрагивали их лишь вскользь (напр., в статье „Петербургская литература“).
Вторичному авторскому пересмотру текст петербургских повестей подвергся в 1851 г., когда подготовлялось второе издание Сочинений. Гоголевские корректурные поправки к третьему тому (того же состава, что в издании 1842 г.) использованы были лишь после смерти Гоголя, в первом посмертном издании его Сочинений под редакцией Трушковского (1855 г.). Правка Гоголя в 1851 г. оборвалась, по свидетельству Трушковского, в третьем томе „на тринадцатом листе“, т. е. на 316-ой его странице, оканчивающейся следующими словами „Записок сумасшедшего“: „Фарфоровой вызолоченной чаш<ки>“. Ни продолжение „Записок сумасшедшего“, ни „Рим“ Гоголем в 1851 г. прочитаны не были. В предшествующих же пяти повестях исправления 1851 г. не однородны: в „Невском проспекте“ и „Коляске“ они часто совпадают с рукописными вариантами повести и поэтому принадлежность их Гоголю — вне сомнения; в „Портрете“ же, например, мелочный — грамматический и даже орфографический — характер исправлений заставляет приписывать их скорее Шевыреву или М. Н. Лихонину, читавшим первые корректуры, до Гоголя. — См. Соч., 10 изд., т. I, стр. XIII.
В согласии с принципами настоящего издания, для каждой из семи повестей за основу взят текст первопечатный, как свободный от посторонних поправок, если только он не претерпел потом (как в „Портрете“ и в „Носе“) существенных редакционных изменений, — в последнем случае берется за основной опять-таки первопечатный текст окончательной редакции данной вещи. Поправки Прокоповича (из издания 1842 г.) в наш основной текст, как правило, не включаются, кроме лишь исправлений явных опечаток или описок. Поправки же из издания Трушковского, в контексте свободном от исправлений Прокоповича, и, вместе с тем, тожественные (или сходные) с соответствующим вариантом рукописи, вводятся в основной текст в тех случаях, когда соответствующее чтение первопечатного текста есть основание признать дефектным. Но и эти случаи — единичны. Равно и из рукописей то или иное чтение берется в основной текст лишь в исключительных случаях, когда явная описка или опечатка удержана, по недосмотру, во всех печатных текстах. Цензурные же купюры, напротив, как правило, восстанавливаются по рукописям. Если купюра сделана в набранном уже тексте (как в „Записках сумасшедшего“) и легко восстанавливается по рукописи, где при этом сохранился одинаковый с печатным контекст, — купюра из рукописи переносится в текст прямо без изменений. Если же цензурный вычерк имел место до поступления рукописи в набор и заменен был в ней самим автором чем-то новым, с иным, чем в сохранившейся рукописи, контекстом (как в „Носе“), — рукописный вариант цензурного вычерка при восстановлении выверяется по принятой для него автором цензурной замене. Наконец, в тех случаях, где отличие печатного контекста от рукописного совершенно препятствует восстановлению цензурных пропусков (как в эпилоге „Шинели“), рукопись, хотя бы той же редакции, что и печатный текст, но свободная от цензурной правки, печатается особо, как „другая редакция“.