Том 3. Ранние и неоконченные произведения
Шрифт:
— Что случилось? — тревожно спросила она.
— Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.
— Чем я могу помочь? И в чем?
— Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.
— Что же такое?
— Твой отчим — белый офицер.
Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.
— Как! Ты знаешь?
— Знаю! Я давно об этом догадался… А его
— Юрий Борисович? — и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.
— Слушай меня внимательно, — продолжал он. — Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, — твердо проговорил он.
Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:
— Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! — добавил он вдруг другим голосом, — сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и… для меня.
После долгого молчания Эмма тихо ответила:
— Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?
— Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.
Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.
Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:
— Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.
Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: «Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто». — И в голове уже мелькал план.
Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.
— Мама! — громко сказала, вставая, Эмма. — Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.
— Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.
Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка. — Здесь!
Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.
— Николай! Коля!
— Здесь.
— Держи! Уноси все скорее, — бумаги в кармане.
И перебросивши изумленному Николаю всю груду одежи, она быстро подбегает, распахивает калитку и, схвативши кое-как с веревок белье, бросается в комнаты. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
Юрий Борисович морщится, — придется переждать дождь.
Через полчаса гроза прошла, но стало уже
— Ну, я пойду, — сказал Агорский, вставая.
Едва сдерживая волнение, следит Эмма за тем, как направляется он к вешалке. И слышит оттуда через минуту встревоженный голос:
— Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
— Нет, — удивленно отвечает та.
Агорский быстро выбегает на пустую улицу… Но кругом темно, тихо, ничего не видно и не слышно.
Воры скрылись.
Запыхавшись, порядком измокший, бежал Николай со своей увесистой и — главное — неудобной поклажей. Инсценировка кражи, повидимому, удалась как нельзя лучше.
Вот и курсы, но отчего там сегодня так темно? Должно быть электричество наверху попортилось.
Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко, и выглянувшая голова спросила: «Кто идет?» — потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась, и он вошел.
«Странно! — подумал Николай, — почему это на посту не курсант, а красноармеец хозкоманды».
Он пошел наверх, по лестнице, но в обширном помещении было тихо и темно. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
— Где же курсанты?
— А где же ты был? — ответил удивленно тот. — Уже два часа, как курсы уехали на фронт.
У Николая опустились руки.
— Да они еще должно на вокзале, — прибавил тот, — на товарном, кажись.
Тогда Николай кинул свою поклажу с криком: «Сдайте каптеру!» — сам, как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.
Он бежал версту, другую, третью, потом подлезал под вагоны, стукался о буфера и сцепы… Вот эшелон!
— В котором вагоне комиссар?
И сразу натолкнулся на Сергея.
— Николай! Наконец-то ты!
— Сережа! Вот… — задыхаясь говорил Николай и подал сверток. — Где Ботт?
— Ботта нет, он с другой половиной курсов уезжает под Жмеринку с Киева-пассажирского.
Они живо развернули синюю обертку свертка и при свете свечки увидели кипу приказов и карту с полной дислокацией частей Украины.
«Ого! — удивленно подумали они, — это — важная штука».
Паровоз загудел к отправлению. Сергей быстро схватил трубку полевого телефона и надавил вызывной клапан.
— Это кто?.. Это ты, Сержук? Скажи машинисту, чтобы до моего распоряжения эшелон задержался.
— Но ты-то кто? — спросил удивленный Николай.
— Комиссар отряда, — ответил за него Владимир.
Они выскочили и добрались до вокзала. Сергей по аппарату вызвал коменданта пассажирской.
— Вызовите срочно комиссара того отряда курсантов, что сейчас отправляется на фронт.
Прошла минута, две, три. Послышался снова звонок.
— Ну что?
— Поздно! — пропела мембрана. — Поздно, товарищ! Отряд курсантов уже за семафором.