Том 3. Рассказы и очерки
Шрифт:
Маленький человечек вскоре догнал на дороге своего товарища. Думая, что у них были свои причины не приглашать меня с собой, я посидел еще на холме, глядя, как из-за леса тихо, задумчиво и незаметно, точно крадучись, раскидывалась по небу темная и тяжелая туча, и затем поплелся один, с сожалением вспоминая об Андрее Ивановиче.
Было тихо, грустно. Колосья колыхались и сухо шуршали… Где-то очень далеко за лесами ворчал гром и по временам пролетала в воздухе крупная капля дождя.
Но угрозы были напрасны.
К моему изумлению, на завалинке одной из крайних изб деревни я увидел Андрея Ивановича. Он сидел, протянув длинные ноги чуть не до середины улицы, и при моем приближении придал своему лицу выражение величавого пренебрежения.
— Что вы тут делаете, Андрей Иваныч?
— Чай пил. Думаете, вас дожидался? Не воображайте. Пройдет туча — отправлюсь дальше.
— И отлично.
— А хваленые-то ваши…
— Кто это мои хваленые?..
— Странники-то, божьи люди… Полюбуйтесь, чего делают вон в соседней избе! Нет, вы посмотрите, ничего, не стыдитесь, пожалуйста…
Я подошел к окну. Изба была полна. Мужики из этого села в это время все на промыслах, поэтому тут было одно женское население. Несколько молодок и девушек прошмыгнули еще мимо меня. Окна были открыты и освещены, и из них слышался ровный голос Автономова. Он поучал раскольниц.
— Пожалуйте к нам, — услышал я вдруг тихий голос Ивана Ивановича. Он стоял в темном углу у ворот.
— Что вы тут делаете?
— Народ обманывают. Чего делают, — резко отозвался Андрей Иванович.
Маленький странник закашлялся и, покосившись на Андрея Ивановича, сказал:
— Что делать-с, господин…
Он наклонился ко мне и зашептал:
— Раскольницы-бабы Геннадия Сергеича за попа считают, за беглого. Темнота-с. Что делать-с… Может, не взыщется. А между прочим, нечего делать-с. Не войдете ли?
— Войдемте, Андрей Иванович.
— Чего я там не видал? — ответил он, отворачиваясь. — Идите — целуйтесь с ними. А я об себе так понимаю, что мне и быть-то там не для чего, потому что на мне крест.
— Чай и мы не без крестов, — с тихим укором сказал Иван Иванович.
Андрей Иванович презрительно свистнул и вдруг, сделав очень серьезное лицо, подозвал меня.
— Сонму нечестивую знаете?
И, загадочно посмотрев на меня, он добавил тише:
— Поняли?
— Нет, не понял. До свидания. Хотите, — дожидайтесь.
— Нечего нам дожидаться. Которые люди не понимают…
Я уже не слышал конца фразы, потому что входил вместе с Иваном Ивановичем в избу.
При нашем входе произошло легкое движение. Проповедник заметил меня и остановился.
— А! Милости просим, — сказал он, раздвигая
— Я вам помешал?
— Какая помеха. Хозяйка, ну-ко самоварчик! Живее!
— А ты нешто потребляешь чайную травку? — спросила стоявшая впереди полногрудая молодка с бойкими, черными, как уголь, глазами.
— Если господин пожелает угостить, — с удовольствием… и другого чего выпью.
— Пожалуйста, — сказал я.
— Позвольте напиросочку.
Я подал. Он закурил, насмешливо оглядывая удивленных женщин. В избе прошло негодующее шушуканье.
— А ты, видно, сосешь-таки? — язвительно спросила та же молодка.
— Сосу… по писанию. Разрешается.
— А в коем это писании, — научи-ко-сь.
Он докурил и через головы молодиц бросил папироску в лохань с водой.
— Еще кидатца, — с неудовольствием сказала хозяйка, возившаяся около самовара.
— Не кидай, озорной, пожару наделашь, — поддержала другая.
— Пожару? У вас поэтому из колодцев не выкидывало ли, огнем из печи не тушите ли?
— А ты што думаешь? Ноне все бывает. Ноне вон и попы табак жрут.
— Быват, быват. Ишь голос, что колокол. Тебе бы в певчие, в монастырь. Пойдем со мной.
Он потянулся к ней. Она ловко увернулась, изогнувшись красивым станом, между тем как другие бабы, смеясь и отплевываясь, выбегали из избы.
— Н-ну и поп! — с наивным ужасом сказала худая бабенка, с детски-открытыми глазами. — Учи-и-тель!
— Он те научит.
— Научи-ко нас, — опять насмешливо сказала солдатка, выступая вперед и подпирая щеку полной рукой. — Научи такой заповеди, котора легка и милослива.
— Ну-ну! Мы за тебя до плеч воздохнем.
— И научу. А как тебя зовут, красавица?
— Зовут зовутицей, величают серой утицей. Тебе на што?
— А ты вот что, серая утица. Достань нам водочки, — небось, вот они заплатят.
— Достать, что ли? Мы достанем.
Она вопросительно и лукаво посмотрела на меня.
— Пожалуй, немного, — сказал я.
Солдатка шмыгнула из избы. За ней, смеясь, хихикая и толкаясь, выбежало еще две-три женщины. Хозяйка с мрачным видом уставила на стол самовар и, не говоря ни слова, села на лавку и принялась за работу. С полатей, свесивши русые головы, глядели на нас любопытные детские лица.
Солдатка, смеясь и запыхавшись, поставила на стол бутылку с какой-то зеленоватой жидкостью, и, отойдя от стола, насмешливо и вызывающе посмотрела на нас. Иван Иванович конфузливо кашлял, оставшиеся в избе безмужницы смотрели на нас с затаенным ожиданием. После первых рюмок недавний проповедник, подняв полы своей ряски, ходил, притопывая, вокруг серой утицы, которая змеей извивалась, уклоняясь от его любезностей.