Том 3. Рассказы. Воспоминания
Шрифт:
С гневом, с ужасом и вместе с тем в самом простодушном изумлении читал я письмо читателя В. Гарина. Откуда, из какой ямы, из какой пещеры прозвучал в наши дни этот людоедский голос?
Гарину прекрасно ответил судебный деятель А. Орлов. Он хорошо защитил закон. Но не слишком ли мягко, не чересчур ли деликатно объясняется он с этим ожившим Бармалеем? По правде сказать, я так не могу. Может быть, потому, что затронутая в этой «дискуссии» проблема для меня не только социальная, но и глубоко личная.
Гарин предлагает уничтожать преступников, «как волков или бездомных
Я знаю немало людей, которые и собак-то бездомных пытаются выручить, спасти, когда за ними охотятся фургонщики. И ведь спасают, и выручают, и выхаживают, откармливают, отогревают, одомашнивают, дают новую жизнь этим несчастным существам! А Вы, Гарин, людям отказываете в этой возможности, в возможности спасения, возрождения, перевоспитания!..
Самое страшное, непостижимо дикое в письме читателя «Литературной газеты» — это требование смертной казни для детей. И их, детей, оказывается, туда же, куда бешеных волков и бездомных собак?!.
Не знаю, что вспомнилось при этом другим читателям, какие годы и какие места, а в моей памяти сразу возник образ д-ра Корчака, шагающего впереди своих приютских воспитомцев в газовую камеру.
Гарин, вероятно, не знает, а может быть, и не желает знать, что я, пишущий эти строки, — бывший беспризорник, правонарушитель, что в детстве у меня были приводы в уголовный розыск, что сидел я и в колониях, и в тюрьме. Сейчас мне сильно за шестьдесят. Пятьдесят с лишним лет я работаю в советской детской литературе. Вместе с Маршаком, Горьким, Житковым, Гайдаром, Кассилем я принимал участие в ее создании. В прошлом году вышел четвертый том моего собрания сочинений. Никогда в другом месте и при других обстоятельствах я не стал бы об этом публично говорить. Просто я хочу напомнить Гарину, что всего этого могло и не быть, если бы 50 лет назад в нашей стране господствовали законы, воцарения которых он так страстно жаждет. То есть, если бы меня, пятнадцатилетнего, шестнадцатилетнего или семнадцатилетнего, уничтожили в свое время, как волка или как бездомную собаку.
А ведь таких, как я, людей с похожей судьбой в нашей стране если не миллионы, то сотни тысяч. В Москве уже много лет работает комитет бывших колонистов, правонарушителей. В него входят крупные военачальники, ученые, писатели, герои промышленности и сельского хозяйства… Одних писателей, выходцев из среды бывших правонарушителей, я мог бы назвать несколько десятков: В. Авдеев, Т. Веледницкая, Г. Белых, П. Железнов, П. Ольховский, К. Лихтенштейн, К. Евстафьев… Это люди моего поколения. А ведь и у многих нынешних, молодых писателей за спиной — беспризорничество военных или послевоенных лет, угрозыск, колонии, комиссии по делам несовершеннолетних.
К нашему счастью и, думаю, к счастью всего нашего общества, в государстве нашем царят иные, не гаринские законы. К общему нашему благу были у нас, и сейчас, вероятно, где-нибудь незаметно, негромко работают, такие люди, как А. С. Макаренко, В. Н. Сорока-Росинский, Ф. А. Вигдорова, В. А. Сухомлинский, герои одесского Детгородка имени III Интернационала и многие другие, да будут благословенны их имена!..
Под конец я хотел бы сказать следующее Гарину — и тем, кто разделяет его каннибальскую точку зрения (а такие, я уверен, найдутся):
Не играете ли Вы, Гарин, с огнем? Призывая нас, своих сограждан, к беззаконию, к анархии, к самосуду, не совершаете ли Вы преступление, куда
Ведь если бы общество наше вдруг приняло Ваш троглодитский кодекс, достаточно было бы Вам напечатать в газете еще два-три письма, подобных опубликованному, и Вы тоже подпали бы под действие той «простой и в то же время сложной схемы», которая на третьем ходу отнимает у человека жизнь.
Выходит таким образом, что и сам Гарин выигрывает оттого, что действующие у нас законы — не гаринские.
1972
Ответ г-же Падма Дэви Шарма
Журнал «Советская женщина», издающийся в Москве на языке хинди, напечатал мое открытое письмо индийской читательнице Падма Дэви Шарма. Читательница просила помочь ей понять, как могло случиться, что ее сын Сунил, воспитанный в семье интеллигентной, в понятиях гуманных и прогрессивных, вдруг стал жестоким и грубым.
Глубокоуважаемая г-жа Падма Дэви Шарма!
Редакция журнала «Советская женщина» просила меня ответить Вам. Я не педагог, но я пишу книги для детей, во-первых, а во-вторых, я — отец одиннадцатилетней девочки. Проблемы, волнующие Вас, столь же глубоко волнуют и меня, и мою жену, и тысячи тысяч других людей, желающих истинного счастья своим детям и всему, живущему на земле.
Жестокость детей явление, к сожалению, очень распространенное (не менее, впрочем, распространенное, чем жестокость взрослых). Кто из нас не видел мальчиков и девочек, обрывающих крылья насекомым, разоряющих гнезда, мучающих собак и кошек! А мальчишеские драки! А мучительство слабых, забитых одноклассников! А насмешки над неполноценными, над калеками — горбунами, заиками!..
Все это так, но ведь каждому из нас приходилось видеть и обратное: видеть восьмилетних и семилетних рыцарей, которые бесстрашно вступаются за слабых и обиженных и с воистину донкихотской отвагой кидаются отбивать у мучителя бабочку или кузнечика!
Вы пишете:
«Где мой сын научился мучить животных? Дома нельзя увидеть ничего подобного».
Научиться, увы, есть где. Давно замечено, что ребята, особенно мальчики, которые каждый в отдельности могут быть и добрыми, и чуткими, и отзывчивыми, в массе своей, когда они собираются скопом, становятся безжалостными, дичают, грубеют, ожесточаются.
Вы удивляетесь, г-жа Падма Дэви Шарма, и говорите, что дома Ваш сын не видел примеров мучительства и жестокости… А ведь этого мало. Мало не видеть дурного. Надо видеть доброе. И доброе это должно быть всегда активным и всегда привлекательным.
Конечно, очень хорошо, если дома у вас не истязают животных, не рубят голов петухам и курицам, не прокалывают булавками живых бабочек и стрекоз. Но оберегает ли этот нравственный вакуум ребенка от дурного? Ведь рано или поздно маленький человек покидает дом, идет в детский садик, на улицу, в школу, сталкивается с бездумной жестокостью сверстников, и то, что он видит, — не внушает ему ни гнева, ни отвращения. Наоборот, веселая жестокость товарищей может показаться ему привлекательной, пробудить в нем дурные, низменные инстинкты.