Том 3. Собачье сердце (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? — сердилась Дарья Петровна. — Выливай в раковину.
— Да что в раковину, — ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, — она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
— Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
— Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
— В калоши станьте.
— Да ничего. Все равно
— Ах, Боже мой! — расстраивался Филипп Филиппович.
— До чего вредное животное, — отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповою миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, и очки вспыхнули.
— Вы про кого говорите? — спросил он у Шарикова с высоты. — Позвольте узнать.
— Про кота я говорю. Такая сволочь, — ответил Шариков, бегая глазами.
— Знаете, Шариков, — переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, — я положительно не видел более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
— Вы, — продолжал Филипп Филиппович, — просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили и еще позволяете… Да нет! Это черт знает что такое!
— Шариков, скажите мне, пожалуйста, — заговорил Борменталь. — Сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие!
— Дикарь!
— Какой я дикарь, — хмуро отозвался Шариков, — ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет, как бы чего своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
— Вас бы самого поучить! — ответил Филипп Филиппович. — Вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
— Чуть глаза не лишил, — мрачно отозвался Шариков, трогая глаз черной мокрой рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налетом, и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
— Вот вам, Федор.
— Покорнейше благодарим.
— Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
— Покорнейше благодарю, — Федор помялся, потом сказал: — Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
— В кота? — спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
— То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать.
— Черт!
— Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал… Ну, повздорили.
— Ради Бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах… Сколько нужно?
— Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
— Еще за такого мерзавца полтора целковых платить, — послышался в дверях глухой голос, — да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал
— Не сметь! — явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
— Ну, уж это действительно, — многозначительно заметил Федор, — такого наглого я в жизнь свою не видел…
Борменталь как из-под земли вырос.
— Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос:
— Вы что? В кабаке, что ли?
— Это так… — добавил решительный Федор, — вот это так… Да по уху бы еще…
— Ну, что вы, Федор, — печально буркнул Филипп Филиппович.
— Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
VII
— Нет, нет и нет, — настойчиво заговорил Борменталь, — извольте заложить.
— Ну что, ей-богу, — забурчал недовольно Шариков.
— Благодарю вас, доктор, — ласково сказал Филипп Филиппович, — а то мне уже надоело делать замечания.
— Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
— Как это так «примите»? — расстроился Шариков. — Я сейчас заложу.
Левой рукой он заслонил тарелку от Зины, а правой запихнул салфетку за воротничок и стал похож на клиента в парикмахерской.
— И вилкой, пожалуйста, — добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
— Я еще водочки выпью, — заявил он вопросительно.
— А не будет ли вам? — осведомился Борменталь. — Вы последнее время слишком налегаете на водку.
— Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья.
— Глупости говорите… — вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил.
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович. Я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично, — Борменталь указал на заклеенный буфет. — Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
— И другим надо предложить, — сказал Борменталь, — и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
— Вот все у нас, как на параде, — заговорил он, — салфетку — туда, галстух — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему, — это нет! Мучаете сами себя, как при царском режиме.