Том 3. Советский и дореволюционный театр
Шрифт:
Остается еще колоссальное количество работы для театра Мейерхольда, и не только потому, что этот неутомимый человек буквально для каждого спектакля дает какие-то новые принципы, открывает разного калибра театральные Америки, но и потому, что театру, при его исключительных силах, надо переходить ко все более общим и великим задачам. Конечно, дело тут упирается в драматургию. Отнюдь не соглашаясь с положением некоторых близоруких людей, которые даже в нынешнем году повторяют тирады об отсутствии драматургии у нас, я, однако, должен признать, что пока еще не выявилось лицо нового большого драматурга, хотя, конечно, и обе большие комедии Ромашова 5 , и «Мандат» Эрдмана, и мой «Яд» 6 , и несколько другими путями, но все-таки «Шторм» 7 Билль-Белоцерковского,
Не удивительно, что Мейерхольд после агитационно мощного «Рычи, Китай» 8 , в котором участие его косвенно, берется за тщательнейшую разработку и восстановление «Ревизора»; театр сделался настолько силен, что может манипулировать только пьесами громадного жизненного размаха. Я уверен, что Мейерхольд сделает из нового «Ревизора» театральное событие. Я убежден также, что работа над ним послужит к величайшей пользе молодой и талантливой труппы сотрудников Мейерхольда. Но больше всего я желаю этому театру скорее найти драматурга или драматургов, которые в состоянии были бы понять не только основные мотивы окружающей нас жизни, но и своеобразный, гибкий и постоянно обновляющийся инструмент, каким является театр Мейерхольда. В его основе лежит сейчас замечательная четкость и наблюдательность в создании типов и в то же время наклон к гиперболе, к гротескному сарказму, к реалистической фантастике, так что для этого театра нужно уже сейчас писать не столько по Островскому и даже не столько по Гоголю, как, может быть, по Аристофану.
Тут кто-нибудь может еще раз сказать глупую фразу: все назад да назад — к пассеизму [48] . Но Маркс, учениками которого мы являемся, признавал комедию и трагедию греков, как и их скульптуру, непревзойденными в дальнейшей цивилизации, допускал даже мысль, что, может быть, никогда искусство не поднимется на такие высоты глубочайших и в то же время пластически многообразных обобщений 9 .
Мы уже вступаем в настоящее время, правда, только на первые, шатающиеся ступени громадной лестницы мощного ренессанса искусства на почве новой живой общественности. Естественно, что, поднимаясь по этой лестнице, мы формальнобудем подходить к тому, что являлось вершиной трагедии, бытовой драмы, сатирической комедии и фарса во времена, когда каждое из этих поэтических растений цвело наиболее пышным цветом. Из этого отнюдь нельзя сделать вывод, что соответственные наши достижения будут в чем-либо, кроме известных формальных сторон, тождественны или даже схожи с классическими образцами. Жизнь нашего глубоко народного, глубоко демократического, в лучшем смысле слова, общества создаст условия для возникновения театра, по напряжению своему равного театру античному, театру шекспировскому и т. д. Но она, конечно, в корне иная. И те крупнейшие поэты и театральные работники, которые в скором времени создадут давно неслыханный расцвет театрального искусства СССР, будут работать в нем совершенно иначе, в ином материале, исходя из иных принципов, стремясь к иным целям, чем их предшественники, памятники которых стоят на самых высоких кряжах искусства. Среди работников, поднимающихся сейчас по первым ступеням этой лестницы, особенно выразительно рисуется разнообразная, до высших пределов заряженная творческим электричеством фигура Мейерхольда.
48
пристрастие к прошлому (от франц.le passe). — Ред.
Итоги драматического сезона 1925–1926 г *
Сезон 1925-26 года представляет, несомненно, значительный интерес. Это был сезон органического развития тех театральных начал, осуществление которых стало заметным уже в прошлом году. Могу сказать, что лично я с самого начала предсказал те пути послереволюционного театра, на которые он сейчас и вступает. Я говорил всегда о том, что театр должен быть идейным, так сказать, художественно информирующим, что в нем должны вновь чрезвычайно ярко проглянуть черты реализма, что театр вновь будет стараться стать живым зеркалом окружающей действительности.
Однако из этого не следует, чтобы стоящие на моей точке зрения могли чувствовать себя вполне удовлетворенными. Во-первых, этот ориентирующий современный театр, который, очевидно, может покоиться лишь на достижениях новой драматургии, еще нельзя признать вполне зрелым; а затем — ориентирующий реалистический театр есть только этап в развитии революционного театра: настоящее возрождение революционного театра — в монументальных пьесах социально-этического характера, могущих вызвать настоящее потрясение зрителей и бросить в массы в художественно выработанном виде выкристаллизованные передовыми рядами нового общества активные жизнестроящие принципы.
О такого рода пьесах мы в прошлом сезоне еще ничего не слышали, да вряд ли и стоит браться за них в настоящее время, ибо этой высокой степени, вообще редко достигавшейся мастерами лучших художественных эпох истории человечества, мы, вероятно, еще не так скоро достигнем.
Таким образом, наиболее передовой формой театра драматического в настоящее время является именно бытоописательный театр, со стремлением к анализу этого быта и уяснению его смысла, стало быть, — художественная пропаганда на основе театрального показа. При этих условиях драматургия становится ключом к пониманию всего значения театра, и с нее приходится начинать.
Еще недавно Мейерхольд заявлял, что он из всякой пьесы может сделать хороший спектакль, еще недавно Таиров утверждал, что текст пьесы играет не большую роль, чем театральная конструкция, освещение, костюмерия и т. д. Теперь же эти директора — так же, как и все остальные — гоняются за пьесами и тоскуют по драматургу.
Можно ли сказать, что наша драматургия безнадежно отстала от этих требований театра, отражающих, в свою очередь, требования публики? Нет, этого сказать нельзя.
Не будем и преувеличивать, не будем говорить о наступившем уже расцвете новой драматургии. Но я утверждаю, что истекший год гораздо богаче драматургическими произведениями, чем любой год за всю историю театра, за исключением немногочисленных годов появления того или другого солнца драматургии, какого-нибудь шедевра, вроде «Горя от ума», «Ревизора», «Грозы» и т. д.
В самом деле, средняя драматургическая продукция прошлого сезона, увидевшая свет рампы, весьма значительна. Начну с пьес совершенно актуальных, то есть старающихся непосредственно отражать действительность и ее проблемы. В прошлом году это было начато достаточно удачно Ромашовым в «Воздушном пироге» и особенно удачно Эрдманом в «Мандате». Продолжением этой тенденции в истекающем сезоне явились следующие пьесы:
1. «Конец Криворыльска»того же Ромашова. Хотя пьеса нисколько не била на сенсацию, чего нельзя сказать о «Пироге», но отличалась тем же живым драматическим темпераментом, которым вообще обладает Ромашов. Пьеса эта, отступив, правда, из столицы в провинцию, очень сильно выиграла в красочности и многообразии типов, а главное — в близости их к жизни. Конечно, еще далеко не все наблюдено и претворено драматургом, многое здесь сочинено, сделано понаслышке, и потому ручаться за стопроцентную правдивость никто не сможет; но довольно значительный процент правды в этом все же есть. А актёрский материал — прекрасный, и публика смотрит спектакль весело и с интересом.
2. «Шторм»Билль-Белоцерковского. Пьеса как драматическое произведение не без недостатков. Белоцерковский старается отстоять точку зрения драмы «без интриги». Я слышал, что театр сам настоял в этом отношении на большем объединении действия, чем это было в первоначальном облике пьесы. Но и сейчас в ней остается что-то от хроники или от сцен положений, хотя нельзя отрицать правдивости, живости и увлекательности для всякого, кто пережил тяжелые годы нашей революционной борьбы. Благодаря этим последним достоинствам драма Белоцерковского есть несомненное достижение чисто революционной коммунистической драматургии.
3. «Лево руля» 1 того же автора — пьеса, которую принял не без колебаний филиал Малого театра и которую он теперь хочет перевести на свою большую сцену. Несмотря на рыхлость ее структуры, благодаря прекрасному исполнению, пьеса оказалась живым куском жизни, заинтересовывающим зрителя, открывающим перед ним малоизвестные уголки пролетарской жизни.
4. Целый рой более слабых пьес, как «Брат наркома» 2 и другие, сопровождал эти первые и свидетельствовал о, так сказать, общем повороте интереса драматургов к живой современности.