Том 3. Воздушный десант
Шрифт:
Однажды сказал какой-то Танюшке, которая гуляла в парке с подругами:
— Я знаю тебя.
— Я для вас, молодой человек, не «ты», а «вы», — отрезала мне девочка.
— Мы с вами давно на «ты».
— Я — на «ты» с таким приставалой, с хулиганом?!
Она захохотала и заразила этим своих подружек. Под смех девочек я убежал в парковые заросли и оттуда тайком наблюдал за Танюшкой. Она была сильно похожа на тебя, на мою.
В другой раз опять же в парке остановил другую Танюшку и приступил к ней со всей вежливостью, какую знал:
— Извините, я, возможно, ошибаюсь, но мне кажется,
— Где?
— В этом парке.
— И что из этого? — Танюшка напустила на себя недоступность. Мне не везло, я нарывался все на таких колючих.
— Мы давно знакомы, — продолжал я, — вместе играли.
— Где?
— Все в этом парке.
— Этого не могло быть: я здесь только второй раз.
— А давно, маленькой, не бывали?
— Что вам нужно, что вы пристали ко мне? — Танюшка повелительно мотнула головой с двумя косами. — Посторонитесь, дайте пройти!
Я отскочил, она ушла.
Было еще так. Одна девочка, ожидавшая поезда на платформе Абрамцево, показалась мне Танюшкой, и я спросил:
— Как зовут вас?
— Это вам зачем?
— Вы очень похожи на одну мою знакомую.
— Вот и наслаждайтесь сходством.
— А вдруг вы — она? Ее зовут Танюшкой.
— Нет, мы не те, не Танюшки. А вот вы… — И замялась.
— Кто?
— Псих. — И перебежала к другой девочке, и потом они все время, пока не уехали, опасливо оглядывались на меня. Да, у них были основания принять меня за психа: возле Абрамцева есть психиатрическая лечебница.
Был и такой случай. В вагоне электрички я оказался рядом с девочкой, уже почти девушкой, показавшейся мне моей Танюшкой. Чтобы начать разговор, я притворился, будто в первый раз еду по этой дороге, и спросил, далеко ли станция Абрамцево.
— Далеко. Я скажу, я туда же, — охотно отозвалась девушка.
Начало было ободрительное. Постепенно разговорились, и я рассказал девушке про свое затруднительное положение.
Рассказал со всеми подробностями: как познакомился с Танюшкой, как ссорились, играли, расстались, как разыскиваю ее.
Девушка слушала с большим вниманием и с тем блеском в глазах, какой бывает у людей сильно заинтересованных. Рассказ я закончил просьбой:
— Помогите мне!
— Вам обязательно нужно отыскать именно эту Танюшку? — спросила девушка.
— Хотелось бы.
— Что ж… могу познакомить вас со всеми Танюшками из Абрамцева.
— Это не надо, я всех знаю. Там нет моей.
— Тогда, — девушка пожала плечами, — замените вашу Танюшку другой. Мало ли Танюшек и вообще девушек.
— Вы случайно не Танюшка? — спросил я.
— Н-нет, — ответила девушка с некоторым колебанием, сперва на языке у нее вертелось определенно другое слово.
Потом, когда оказалось, что живем в соседних деревнях, мы познакомились ближе. И девушка в минуту откровенности призналась, что хотела назваться Танюшкой и разыграть меня. На самом деле ее зовут Олей. У меня с ней хорошие приятельские отношения, но они никак не могут вытеснить память о тебе, Танюша.
И служа в армии, и здесь, в десанте, я не перестаю искать тебя. Война так перебрасывает людей, что всяк может оказаться в любом месте.
Ты, конечно, уже студентка. Если б не война, я тоже был
В трубе холодно и от ее бетонных стен, и от сквозняка. Пора и праздновать, именинничать, солнце перевалило за полдень. Переползаю из трубы в овражек.
День солнечный, теплый. Вокруг меня стоят разнаряженные осенью деревья и кустарники. Зелень молодых сосенок испестрили багряные, желтые, киноварные листья берез, лип, осин, и кажется, что сосенки усыпаны спелыми апельсинами, лимонами, яблоками. Я — один, я и земля, толсто, мягко устланная листом.
Все как в детские годы. Нельзя только развести костерок. Но в такой день хорошо и без костра. Сегодня я — опять маленький. Крепко прижимаюсь, ласкаюсь к теплой земле, как, бывало, к матери, к бабушке. Эти касания и ласкания всегда давали мне неизъяснимую радость, трепет высшего счастья. И спокойствие, богатырское спокойствие: если я прижался к матери, к бабушке, к земле — мне ничего не страшно.
Не одним умом, а весь, каждой клеткой, чувствую, что мой дом не одна изба в Чижах, а вся Земля, вся Вселенная. Деревья, травы, птицы, звери, все-все, что ютится на Земле, — моя семья. Все мы, и живые, и мертвые, и бегучие, и летучие, и лежачие, — дети одной матери — Земли и одного отца — Неба с его солнцем, луной, звездами, ветрами, тучами. Все мы — дети Вечности. Пьем одну — вечную воду, которая в своем круговороте обошла все реки, озера, океаны, побывала во всех земных глубинах и на всех надземных высотах. Греемся одним для всех солнечным теплом, дышим одним воздухом. Сияние солнца, звезд, луны и других планет связывает нас со всей Вселенной.
Собираю опавшие кленовые листья, самые крупные, укладываю плотным кружком — это мой стол и скатерть. На них ставлю фляжку с водой — это мое вино. Вокруг фляжки кладу отдельными грудками закуску: порезанный хлеб, яблоки, очищенные кочерыжки. Достаю из вещмешка именинный подарок — застрявшую в сидоре фашистскую пулю — и тоже на стол, рядом с угощением.
Эх, жаль, нет здесь Танюшки! Она из моего добра настряпала бы столько всяких блюд. Ей не надо бы ни хлеба, ни яблок, ни кочерыжек, она в пору нашей дружбы устраивала богатырское, сказочное угощенье из травы да мха.
Вернуть бы то время, на один бы денек!
Снова жить. Снова радовать просится Мое давнее, детское прошлое и былою игрою венчальною Осветить мою юность печальную. Та-та-та… Та-та-та…Дальше мои стихи не пошли. Не было еще поэта Корзинкина и не будет, во всяком случае из меня. Пропадает хорошая, свежая фамилия.
Кого же пригласить в гости? Мысленно приглашаю бабушку, мать, Танюшку, отца, Федьку, Антона Крошку, всех десантников, всю нашу армию… Я сегодня счастлив и добр.