Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены
Шрифт:
Черт. Опасность? Опасны, но я когда-то пас сны! Смотри: в охабне и жемчугами покрытой мурмолке «последний русский», ты видишь, идет. Не правда ли, его брови приподняты грозой, а на устах змеится недобрая улыбка. О, он предвидит то, о чем бросил пророчество в дубленом зипуне Перун, но кто его слушает? На него только с улыбкой оглядываются и, смеясь, показывают пальцами. Он тоже знает кое-что о лесах, о которых не знал Геродот. Но что это, цветочные войны? Мечи из цветов?! Смотрите, завязывается битва. Обороняются, играя снежками, выходя с книгами в руках, с утомленными лицами, они бросают и храбро ведут битву цветов. О, в этой битве цветов и я умереть готов! Здесь есть лица недурные даже для ведем. Но есть и ученые.
Крашеные
Песнь гуляк<и>.
Я пою навстречу тучам: Сном мгновенным, сном летучим Именуйте жизни зелье. Жизни тесна, низка келья. Но порою слишком жгучим Взорам тонко покрывало. Мы напевы смерти учим До седьмого истин вала.Одна. Конт… Кент… Кин…
Молодой господин. Она! (Бросается с поднятой рукой).
Черт. Куда?
Молодой господин. На звезду, купающую свой лик в котле, орошенном кровью.
Черт. Есть! Вы подымаетесь как два зверя, оставив на земле все ненужное. Среди возгласов «Ах! Ох! Ах!» падаете в обморок. В чем дело? Не нужно ли здесь присутствие черта?
Все (с слабым ужасом). Он<и> улетел<и>.
Черт. Неужели?
<Все>.
Ее волосы печально порыжели На образе зимней метели. Они улетели. Неужели Им чужды стыд и страх? Ах… Ах…Закрывают лицо руками и, вынув платочки, плачут, сидя на снегу.
Черт. Какие прекрасные книги оставлены ею здесь. Целая куча. Все Конт да Кант. Еще Кнут. Извозчик, не нужен ли тебе Кнут?
Извозчик. А? – У меня и свой есть.
Черт. Дело! Неужели вся эта гора книг нужна была для сего весьма легкого и незамысловатого полета по этому зимнему звездному небу? Или это башня для разбега, к которой прибегали все начинающие воздухоплаватели. Ах, по-видимому, скоро будет открыто высшее училище передвижения вскачь на лошадях, лицом, волочащимся по камням, ногами, привязанными к конскому хвосту, хотя некоторые люди говорят, что в старину этот способ передвижения применялся обыкновенно к казни. Но, что хочет погибнуть – погибнет.
Старуха. А то еще есть город, где камни учатся быть камнями и проходят все три рода образования – высшее, среднее и низшее. А мостовая учится быть мостовой, и что же! – Все люди ходят из предосторожности с отбитыми предварительно носами, а кони, от избытка образования, там трехногие. – Потому что камни ходят и изучают Канта.
Черт. Да, велик свет и чудны дела его, все не поймешь, да и где понять! До свидания, сестрицы. Мы, может быть, встретимся с вами на болоте, если вам будет когда-нибудь угодно в собирании трав найти приятное и забавное времяпровождение. Не забудьте, впрочем, громко назвать меня по имени. Мое имя несколько страшное, именно – оно звучит «Черт», но это не значит, чтобы я не был вежливым молодым человеком. Я даже люблю слушать бритого пастора. Что же касается <Христа>, то я люблю посещать обедню в день кончины Чайковского. Вы видите, с какой легкостью, и при том ничего не требуя взамен, я раскрыл перед вами свое общественное положение. Отвечайте мне тем же и вы, и между нами завяжутся отношения, ни к чему не обязывающие, – более призрак, чем вещи, – но все же изрядная сумка боевых
Одна из девиц (приподымаясь). Ваше лицо несколько иное, чем у других. Ваши глаза несколько ярче, чем глаза других. Так как дома меня ждет только сухой чай с гороховой дочерью Германии и учебник положения городского населения при Капетингах, то я бы последовала за вами на ваше болото, собирая травы и слушая ваши рассказы, так как мне кажется, что это будет иметь большее значение для самообразования, чем мои обычные вечерние занятия.
Черт(раскланиваясь). Моя прославленная учтивость побуждает меня сделать все зависящее от меня, чтобы я отблагодарил вас за ваше общество, которым вы любезно подарили меня далеко превосходящим ваши скромные предположения образом.
Другие. И я! И я! (Некоторые отымают от глаз платочки и гордо, не глядя, уходят).
Черт. О, прекрасные девицы! Клянусь тем естественным дополнением к людям установленного образца, которым меня наделило людское недоброжелательство, вы найдете в моем болоте более того, чего искали Канты, потому что их искания слишком часто напоминают кусочек зеленой, но единственной колбасы у цветов на окошке.
Одна. Соловьев… Отечественный мыслитель сказал…
Черт. Да, мы там послушаем и соловьев. Знаете, что недавно я должен был принять ходоков от городских кошек, жалующихся, что несметное количество их сестер погибает от предрассудка, что весенняя песнь кошек, их хвала восходящему солнцу менее приятна, чем песни их вкусных соперников по нарушению ночной тишины, соловьев, и что свод законов не ограждает их от летящих чернильниц, и просящих слезно рассеять этот предрассудок. Но я должен был им указать на ограниченность круга их миропонимания и заявить, что начало кошек, призванных заменить нечто мычащее или только еще хрюкающее (и здесь благородство имеет разделы) – есть мировое начало и восходит до звезд и даже дальше, за пределы сих светил, ибо сам мир – я должен это заявить голосом твердым и властным – есть лишь протяжное «мяу», зажаренное и поданное нам вместо благородного «м-му». Вы видите, что и я бываю способен на потрясение основ.
Одна. Вы несколько порой болтливы, Чертик. Вы позволите нам называть вас «Чертик»?
Черт. О – да, и заметьте при этом, и с большим удовольствием.
Другая. Если вы завели разговор о кошках только потому, что рассказывали раньше об окошке, то это доказывает ваш дурной слух и то, что пишете очень скверные стихи.
Черт. Это обмен рукопожатий в пляске скорой речи?
Одна. Только, ради Бога, не упоминайте о коромысле!
Черт. Я поражен, я побежден, я отступаю перед вашей наблюдательностью, блестящим лезвием вашей мысли. Увы! Зачем отрицать и отпираться, я именно о коромысле хотел упомянуть.
Одна(смотрит на часы). Однако мне нужно идти. Знаете, Чертик, когда вы очень волнуетесь, у вас на бровях показываются рожки. (Мужественно, низким голосом, подавая руку). До свидания, Чертик, мне нужно идти.
Черт. Как, вы уходите? Уже? Нет, этому не бывать! Где мы? А! здание княгини Дашковой. Милый Геркуля, ты простишь мне, что твое изображение красуется на всех порошках с древле-овсяной мукой? – Да, я винюсь, это была моя злая шутка. Но я думал оказать тебе услугу, что это тебя прославит, когда ты будешь везде в ходу, подобный средству, которое слабит. Что? Что? Ты недоволен сравнением? Идем, надень мой плащ! Здесь есть два сфинкса, где они? да вот они!