Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора
Шрифт:
Сеня принадлежал к тем верным приверженцам кино, которые, какой бы фильм они ни смотрели, ждут, что обязательно кто-нибудь упадет в воду или герои хотя бы уж подерутся. Во всяком случае, произойдет что-нибудь очень смешное. И, надо надеяться, не будет длинных разговоров и любовных объяснений, которые только все дело затягивают.
Но Сурик безучастно слушал его.
– Интересное кино, говоришь? – протянул он. – А вот известно тебе, что такое вторая серия картины «Молодая гвардия»?
– Го!
– А в шестой раз не желаешь? – многозначительно спросил Сурик. – Так имей в виду – она с этим типом сговорилась завтра на эту картину идти.
– Что же, она раньше не видела? – насторожился Сеня.
– Это для него. Не понять тебе? Перевоспитывает. Он, наверное, и первую-то серию еще не видал.
– А ты откуда знаешь, что они идут?
– А я видел – они билеты брали.
– Сколько? Два?
– Да нет. Три.
– А третий, что же, для Милки? И она с ними?
– Сеня, тебе должно быть известно, что хвост легко отрывается только у ящерицы, – с важным видом произнес Сурик. (И откуда, шут его возьми, все на свете знал этот мальчишка?)
– При чем тут ящерица? – недоумевал Сеня.
– О боги! – Сурик воздел руки. – До тебя что, не дошло? Я имею в виду Милку. Она за ними всюду, как хвост.
– Не скажи. – Сеня задумчиво покачал головой. – По-моему, наоборот, он сильнее к Милке относится. Как считаешь?
Сурик пожал плечами.
– Да, я тоже так считаю, что наблюдается.
– Видно, что ни в чем он не разбирается.
– Где ему разобраться!
И оба зашагали молча.
В тот же самый час Ксана, которая делала домашнее задание вместе с Милой, собирая книжки, чтобы идти домой, остановилась на мгновение у порога, а потом таинственно сообщила:
– Знаешь, Милка, когда мы вчера шли с ним с пения… он мне вдруг говорит: «А сколько, говорит, вашей подруге лет?» Я говорю: «Мы с ней одного года рождения». А он не понял, спрашивает: «Как это?» Ну я ему объяснила. Потом он стал считать, а после как удивится и говорит: «А на вид совсем уже как мадмуазель, интересная».
– Врешь, Ксанка, так и сказал? Мадмуазель? И интересная?
– Я, кажется, не имею привычки сочинять.
Мила испытующе посмотрела на подругу, подошла к зеркалу, поправила волосы и глянула еще раз, уже из зеркала, на Ксану.
Потом сказала ей, не оборачиваясь:
– А он меня про тебя тоже спрашивал.
– А что про меня? – Ксана, не доверяя зеркалу, быстро заглянула в лицо подружке.
– Подошел на переменке и говорит: «Почему, говорит, ваша подруга такая всегда задумчивая?»
– А ты что?
– А я говорю: «Она большей частью вообще обычно очень серьезная, потому что много пережила».
– Ну и он что?
– Л он говорит: «Это, говорит, заметно – чувствуется. Я
– Так и сказал: «Как и она»? Ой, Милка!
И они, визжа, схватив друг друга за плечи, долго прыгали и кружились на месте.
У бабушки Галины Петровны в этот вечер был большой доклад во Дворце шахтера. И она после обеда прилегла соснуть часок перед выступлением. Ксана осторожненько примостилась на диване возле нее, подползла неслышно, притерлась к плечу и стала легонько толкаться лбом ей за ухом.
Конечно, бабушка проснулась:
– Ишь, подкралась, ящерка…
– Ты спи, спи. Я не буду тебе мешать. Я только так, помышкаться.
– Брысь, пошла отсюда!
– Я буду тихонько. Прошло несколько минут.
Бабушка дышала ровно. Только веки ее чуть подрагивали.
– Бабушка, ты спишь? – зашептала Ксана.
– М-м? – откликнулась бабушка, едва двинув губами и не открывая глаз.
– Нет, ты спи. Я только тебя хочу спросить. Бабушка, а разве это может быть так, что живут вот, живут… И вдруг какой-то человек сделается, ну, почти что важнее всех?
– Ну, сразу уж так это не делается, – сонно проговорила бабушка. – Это надо, чтобы по душе пришелся, чтобы из всех был самый такой, выбранный.
– Чудно как-то! – Ксана поежилась, устроилась поудобнее на плече у бабушки, помолчала, потом опять шепотом: – Ну, а если они даже раньше и не учились вместе?
– Кто же это такие они? – Бабушка приоткрыла один глаз и очень внимательно посмотрела на Ксану.
– Ну, просто так… кто-нибудь. Скажем, один человек и другой.
– Что же, так их и кличут по номерам: один да второй?
– Да нет, бабушка, какая ты!.. Я ведь это так интересуюсь, вообще. Я говорю только, может быть так, чтобы этот человек даже и подругой не был и не родственник никакой даже, а вдруг такой вот сделается, самый важный?
Бабушка вздохнула и чуть заметно улыбнулась.
– Да, вот так и бывает: и не родня никакой, а делается всех родней.
– И со мной так когда-нибудь может быть?
– А почему же нет? Что, ты других хуже?
– Нет, – помолчав, задумчиво проговорила Ксана, – это, бабушка, наверное, все-таки как-нибудь не так бывает.
– Как бывает, еще узнаешь, нечего задумываться раньше времени. Ты что это, а? Нуканько, уж рассказывай давай.
– Да ну тебя, бабушка! – Ксана отодвинулась и уткнулась подбородком в подушку. – Ты уж сразу думаешь не знаю что!
– Ишь, хвостопырка! Чуть что, и уж все перышки топырь, топырь! Лежи, пока вовсе не согнала тебя отсюда. Полежали тихонько минутки три.
Потом Ксана дотянулась до уха бабушки:
– Нет, я все равно больше всех буду любить тебя.
– Не зарекайся, дурочка.