Том 4. Лунные муравьи
Шрифт:
Софина. Я на трамвае. Ах, папа, какое у тебя печенье это вкусное! И конфеты. Да уж мне сейчас некогда.
Входит Сережа, сын Анны Дмитриевны, высокий, тонкий гимназист; с тремя книгами.
Сережа. Ипполит Васильевич! Здравствуйте. А дяди Мики нет? Я к нему на минуточку…
Вожжин. Ну уж, конечно, к дяде Мике. Он сейчас тут был. А это… это дочка моя, Сережа, видишь, какая большая? Гимназистка из провинции. И тоже Мику помнит.
Сережа и Финочка
Сережа. Вы недавно приехали?
Фина. Недавно. Что это у вас за книги?
Сережа. А французские. По истории синдикализма. Да дядя Мика говорит, что есть еще одна, более широко написанная. Я последнюю неделю этим занят.
Входит дядя Мика. Он был в соседней комнате.
Фина. А я ничего не знаю о синдикализме. Раз статья попалась, а книг у нас недостать.
Дядя Мика. Ничего, поживете у нас, обо всем узнаете.
Вожжин. Да на что ей синдикализм? Вот уж не понимаю!
Дядя Мика. Мало ли ты чего не понимаешь! Вы уходите, Софочка? Уж стемнело, вы здесь новенькая. Вот вас Сережа до трамвая проводит. Вы свободны, Сережа? Кстати, по дороге подружитесь. Надо будет Соничку, при случае, и с Русей, и с Никсом познакомить.
Сережа. И с Лидой. Я свободен, дядя Мика. Вы на какой трамвай, Софья Ипполитовна? Лучше уж я вас до дому довезу. Выходите, я догоню, я только пальто, мне тут сейчас, через площадку. (Хочет бежать к двери, возвращается). Да, Ипполит Васильевич, мама просила напомнить, сегодня в концерт, ровно в половине восьмого!
Уходит быстро. Софиночка прощается с дядей Микой и уходит в другую дверь. Вожжин идет за ней. Дядя Мика усаживается в кресло, закуривает. Через минуту опять входит Вожжин, – один.
Вожжин. Я так растерян. Я прямо с панталыку сбился. Если бы ты, Мика, слышал. (Ходит по комнате). На месте сидеть не могу.
Дядя Мика. Да я и слышал. Рядом был. Все равно рассказывать бы стал, только напутал бы.
Вожжин. Отлично. Тем лучше. Значит, тебе тоже ясно: я ее к себе должен взять. Что?
Дядя Мика. Ничего. Продолжай.
Вожжин. Тут двух мнений быть не может. Если б я даже и не любил ее, как люблю… – чувствую, только ее одну и люблю на свете! – так и то, это преступление оставлять ребенка в подобной обстановке. Я отсюда вижу, что это такое! Ты не знаешь, ты не можешь себе представить.
Дядя Мика. Могу себе представить.
Вожжин. У меня точно глаза раскрылись. О чем я думал? Ну тогда, драма эта, восемь лет тому назад – что ж было делать? Елена Ивановна – честный, прямой человек, сразу сказала, что любит этого савраса… тьфу, не хочу ругаться, ее дело, – этого купчика Свиридова. Любит и любит, я обязан был дать ей свободу. Ребенок – восьмой год, как его от матери?
Дядя Мика. Почем я знаю! Ты со мной не советовался. Да я советов и не даю никогда.
Вожжин. В самом деле, какое я право имел не уехать, или уехать и взять с собой девочку, ничего не понимающую, ребенка лишить материнской заботы? Имел я право, или не имел?
Дядя Мика. Да ведь теперь это все равно.
Вожжин. Конечно, конечно. Теперь надо о теперешнем думать. Да и думать нечего. Беру к себе, решено! Если б ты знал, какая это девочка! Отдам ее в частную гимназию хорошую, потом на курсы…
Дядя Мика. Надо, чтобы они обе согласились.
Вожжин. Кто это – обе? Ну, не сумасшедшая же мать, ведь должна же она видеть! А Финочке самой невтерпеж, ты слышал, кажется. Это вздор. Только бы скорее устроить… У меня точно глаза раскрылись.
Дядя Мика. Постой-ка.
Вожжин. Ну что? Что еще?
Дядя Мика. Ничего. Просто спросить хотел. Ты, значит, мечтаешь сюда к себе Фину перевезти?
Вожжин. Не мечтаю, а твердо решил. Отдам ей мою спальню, громадная комната, мне бесполезная, буду в кабинете. Какая хорошая гимназия ближе? А тебе, Мика, вот еще одна племянница.
Дядя Мика. Я могу и уехать, если мои комнаты нужны. Постой, не о том: я хотел спросить, ты уверен, что Финочка к Анне Дмитриевне благодушно отнесется?
Вожжин(останавливается). К Анне… что? К Анне Дмитриевне? Что?
Дядя Мика. Ну, ты забыл про Анну Дмитриевну, вижу. Я и хотел напомнить.
Вожжин. Забыл… Нет. Ну, да, забыл… Я…
Дядя Мика. Вот то-то же. Этот вопрос выясни. Финочка – неизвестность. Вдруг возмутится: стоит ли менять мамочку со Свиридовым на папочку со вдовой Лебедевой?
Вожжин. Как ты… Как ты груб, Мика. Как ты можешь… У меня вся душа дрожит, а ты…
Дядя Мика. Дрожит или не дрожит – факт остается. Я тебе никаких советов не даю, просто указываю на факт, чтобы ты его увидел.
Вожжин. Не беспокойся, вижу, понял. Анна Дмитриевна…
Дядя Мика. Ну, что ж ты остановился?
Вожжин(решительно). С Анной Дмитриевной я порву.
Дядя Мика. Вот как!
Вожжин. Да, так. Ты прав; девочка, переезжая ко мне, должна войти в чистую жизнь. Все для нее, обо мне не толк. Да и что же Анна Дмитриевна? Я человек простой. Она хорошая, добрая, нежная, оба мы были одиноки… Понятное дело. И какая тут параллель со Свиридовым, нашел тоже!
Дядя Мика. Тем удивительнее, что ты так скоро решаешь с этой доброй, нежной женщиной: пожалуйте, ищите себе квартиру на другой улице, я желаю чистоты и более не одинок. За что же это?