Том 4. М-р Маллинер и другие
Шрифт:
Истина же — в том, что время измерить нельзя. Смидли, бессильно лежавшему в кресле на террасе, в то утро казалось, что время остановилось. Меланхолия поставила на нем свой роковой знак, и каждое мгновение тянулось для него мучительно долго. Напротив, Фиппсу, оживленно сновавшему по кладовой, казалось, что златые минуты мчатся, как кони. «Тра-ля-ля», напевал Фиппс, и «Тидли-пом-пом». Во всем Беверли-Хиллз не найти было в то утро более веселого дворецкого. Лорд Тофем описал предыдущий день как самый безумный и веселый день [22] радостного нового года,
22
«самый безумный, веселый день» — слова из «Королевы мая».
23
«Бог на небе…» — строка из поэмы Роберта Браунинга «Проходит Пиппа».
После вчерашней ночи ему настоятельно требовался коктейль из брома с сельтерской. Он встал с постели и смешал себе порцию. Прихлебывая целительную смесь, он, напевая между глотками, взглянул на часы. Неужели полдень? Пора подавать йогурт.
Когда дворецкий появился на террасе, Смидли полулежал с закрытыми глазами и не слышал его шагов. Фиппс обратился к хозяину.
— Доброе утро, сэр, — сказал дворецкий, и Смидли от неожиданности подпрыгнул на месте.
— Уф, — выдохнул он. — Вы меня напугали.
— Хорошее средство от похмелья, сэр.
— Я не страдаю от похмелья.
— Прошу прощения, сэр. Не знал.
Смидли, пробужденный от грез, наконец осознал, что голос, нарушивший мир его мечты, принадлежал самому вероломному субъекту во всей Южной Калифорнии. Вероломному из вероломных.
— Ну что, вероломный, — сказал он, вкладывая в свои слова ненависть и отвращение, а во взгляд — презрение и гадливость, однозначность которых восхитила бы патрульного Морхауса, специалиста по этой части.
— Сэр?
— Я сказал — вероломный.
— Очень хорошо, сэр. Ваш йогурт, сэр.
— Уберите эту дрянь.
На террасу вошли Джо и Кей. Они погуляли по розарию, обсудили то да се. С точки зрения Кей, только любовь имела в их общей судьбе какое-то значение. Ей достаточно, говорила Кей, стать женой Джо, потому что Джо — просто агнец. Джо, допуская, что он агнец, и признавая всю значимость любви, утверждал, что для жизни не помешает кое-что еще, а с этого пункта разговор естественным образом перешел на Фиппса, который предательски вырвал у них из-под носа лакомый кусок. Надо бы, заметил Джо, сказать этому Фиппсу словечко-другое. Придя на террасу и застав его там, Джо воспользовался случаем.
— Ха! — воскликнул он. — А вот и наш трухлявый друган, туфтовый ловчила, культяпистый отверточник!
— Доброе утро, сэр. Кей тоже не смолчала.
— Как вы только смеете смотреть нам в глаза, Фиппс!
Дворецкий сокрушенно вздохнул. Его галантная душа была уязвлена обидой, которую ему пришлось нанести Юности и Красоте.
— Сожалею, что вынужден доставить вам неудобство, мисс, но, как говорит в таких случаях мисс Шэннон, это вызвано стратегической необходимостью. Нельзя
Он слегка поморщился. Ночная попойка привела его к состоянию, в котором о яйцах лучше не вспоминать. В это утро завтрак Фиппса состоял из ломтика хрустящего хлебца и трех кружек черного кофе, причем даже хрустящий хлебец пришлось съесть через силу.
Джо пришла на ум другая поговорка:
— Волк в овечьей шкуре!
— Да, сэр. Точно так, сэр, — почтительно сказал Фиппс и обернулся к Смидли. — Если вы настаиваете, сэр, я вынужден поставить об этом в известность миссис Корк.
Смидли, как всегда — неудачно, попытался щелкнуть пальцами.
— Очень напугали!
— Хорошо, сэр.
— Отправляйтесь к своей миссис Корк и поцелуйте ее в зад.
— Очень хорошо, сэр. Я в точности исполню ваше приказание.
Дворецкий удалился, сопровождаемый буравящими взглядами шести глаз. Эмоции вырвались наружу, материализовавшись в словах.
— Змея! — сказал Смидли.
— Собака! — сказал Джо.
— Гадина! — сказала Кей.
Высказавшись, каждый из троих почувствовал себя лучше, но не намного, потому что и глупцу было ясно, что назревший кризис требует не слов, а действий. Эту носившуюся в воздухе мысль облек в слова Смидли.
— Надо что-то делать, — сказал Смидли.
— Что? — сказал Джо.
— Да, что? — сказала Кей.
Ага, подумал Смидли, я их зацепил.
— Слушайте! — сказал он. — Составлять какие-либо планы без Билл бессмысленно. Где Билл?
— В Садовой комнате, — ответила Кей. — Мы мимо нее проходили. Кажется, она трудится над мемуарами тети Аделы.
— Тогда пошли, — призвал Смидли.
Положа руку на сердце, он отнюдь не горел желанием посещать Садовую комнату, с которой связано столько печальных воспоминаний, но раз уж Билл там, значит, идти надо, никуда не денешься. Интересы дела требовали рулевое колесо незамедлительно передать в руки Старой, Верной. У Смидли мелькнула мысль, что, если Билл в состоянии сейчас, после столь бурной ночи, сосредоточиться на этих гадких мемуарах, она — железная женщина. Это соображение вселило в него оптимизм. Бывают в жизни обстоятельства, когда мужчине больше всего нужно заручиться поддержкой железной женщины.
Билл, на взгляд бодрая, как ребенок, только что вставший с постельки после полуденного отдыха, сидела за письменным столом и, ничего вокруг не замечая, бойко наговаривала на диктофон.
«Ах, Голливуд, Голливуд, — частила она. — Блестящий город печалей, лукавой удачи и коварных искушений, где невинные души сгорают в кострах желаний, а красота гибнет в сетях греха». Если они такое не схавают, тогда уж и не знаю, что им нужно, подумала Билл. История Аделиной жизни, скучная, как асфальтовое шоссе, нуждалась в ярких вкраплениях. Как сказал бы лорд Тофем, абсолютно.
Увидев входящую к ней процессию, она приостановила рабочий процесс.
— Привет, мальчики и девочки. Боже, Смидли, ты выглядишь так, словно пережил всемирный потоп и спасся в Ноевом ковчеге! — воскликнула она и в очередной раз подивилась причудам женского сердца, которое способно хранить любовь к мужчине, превратившемуся в развалину. Сравнив Смидли с допотопным обломком прошлого, она польстила ему. На самом деле он больше напоминал неаппетитные отбросы в мусорном ящике, которыми побрезговала бы даже не слишком разборчивая кошка.