Том 4. Начало конца комедии
Шрифт:
БЕРТА АБРАМОВНА. Я снайпером была. Варя — санинструктором. Муж этой Надежды Константиновны, ну, Зайцев, он на ее руках помер. Но только не от пули в грудь, а от дизентерии. И какая разница? Зачем из такого тайну делать? За родину человек погиб. ( Пауза.) А у соседей вчера собака пропала, дворняжка…
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. И сколько ты лично фрицев шлепнула?
БЕРТА АБРАМОВНА. Тридцать восемь полноценных. Подранков нам не засчитывали.
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Н-да, тогда ты леди железобетонная, не хуже Тэтчер, за бутылкой идти тебя не уговоришь… Ничего, сам доползу… Собаку
БЕРТА АБРАМОВНА. Найдется значок, найдется! Вы мне верьте: найдется! Где шнапс-то спрятан?
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. В Зазеркалье, в передней.
БЕРТА АБРАМОВНА. Принесу сейчас. Пульс уже сто пять всего. Вы сидите, не дергайтесь.
Берта Абрамовна уходит.
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Жену напоминает — такая же непоследовательная… Эх, Аннушка, царствие тебе небесное да вечный, некоторым образом, покой… Тридцать восемь человек евреечка на тот свет своими руками, а? А нынче Варвара-то ее, бедолагу, добренькую, тиранит! От врожденной доброты душевной Берта не огрызается, терпит — благородных качеств женщина… Куда же она запропастилась? Еще, как моя страдалица-покойница, вместо бутылки сейчас «скорую» вызовет — все они дуры набитые…
Возвращается Берта Абрамовна с бутылкой, садится рядом с Фаддеем Фаддеевичем, обнимает за плечи и вдруг всхлипывает.
БЕРТА АБРАМОВНА. Простите… Ну почему, почему вы себя губите! Такой светлый разум…
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Цыц! За твой подвиг, Абрамовна, я тоже подвижником буду. Ни капельки больше не добавлю. Чтобы тебя не расстраивать!
БЕРТА АБРАМОВНА ( плачет). Пейте. Вам, действительно, теперь только продолжать остается. Пейте и слушайте…
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Сказал не буду — значит, железо!
БЕРТА АБРАМОВНА. Да выпейте вы, выпейте! И я с вами… Ну так слушайте. Давно, когда я училась в шестом классе, заболели мои родители, и я осталась одна в домике, домик небольшой, на станции под Минском. Я очень боялась одна ночевать. И вдруг ко мне пришли молодая женщина и старик. С вещами — они на поезд опоздали. Я их напоила чаем с брусникой и накормила печеной картошкой, я их не боялась — красть-то у нас нечего было. Старик мне ворожил. У него была большая потрепанная книга, и он мне ворожил. Все, что он сказал, я запомнила на всю жизнь. Но самое интересное, что все-все сбылось! И родители выздоровели, и я живой осталась. И еще он наворожил, что я только в конце жизни встречу человека, который засверкает ясным светом и…
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Ладно. Коли так сердечно настаиваешь — пропущу стаканчик. ( Выпивает.) Помирать мне сегодня нельзя. Если помру — Пашка воспримет это как личное в его конфециональный адрес оскорбление. Бр! Прямо напильником по пищеводу виски ихнее… Ну вот и легче, вот и отпустила жаба в груди…
БЕРТА АБРАМОВНА. Вы хоть поняли, что я вам сказала?
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Никто не знает, о чем думает лошадь или кошка перед смертью. А они, может быть, видят в тот момент своего лошадиного или кошачьего бога — потому и подыхают спокойно…
БЕРТА АБРАМОВНА. Ничего вы не поняли. А помрете не скоро. И случится это летом, на
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. А Варваре ты сопротивляйся!
Павел. Он тоже навеселе.
ПАВЕЛ. За иностранцами из «Интуриста» машина вышла. В ноль пятнадцать уезжают — в Псков. Там еще какие-то предки живут. Мотор прихватило, Фаддеич? Черт, мне на дежурство в ночь.
БЕРТА АБРАМОВНА. Ему одному сегодня нельзя. Возьмем Фаддея Фаддеича ночевать. Раскладушка есть…
ПАВЕЛ. Что вы, что вы! Не беспокойтесь! Я ему сейчас такую реанимацию устрою, что пионером запрыгает! Боец рядовой Голяшкин, встать! Смирно! От имени и по поручению Верховного Главнокомандующего возвращаю вам почетный памятный знак ветерана ПВО города-крепости Игарка! ( Прикалывает Фаддею Фаддеевичу знак.) Это я тебе на день рождения сюрприз хотел. А нынче ты вел себя образцово-показательно! Так что — получай!
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ ( вытирает глаза). Пашка ты мой, Пашка! Нашел! Родной ты мой племяш!
ПАВЕЛ. Никакой ты мне не родной. Ты мне двадцатая вода на киселе. Нет, даже и не на киселе, а на пиве!
БЕРТА АБРАМОВНА. Павел, пожалуйста, выведите Варвару Ивановну, ну, как бы в туалет. И уйдем все по-английски.
ПАВЕЛ ( обижается). Я еще не негр, чтобы уходить по-английски. И мне на дежурство пора.
БЕРТА АБРАМОВНА. Врете. Нет у вас никакого дежурства. Это Маня теперь ваше дежурство. Как девица на горизонте — так сразу ложь фонтаном.
ПАВЕЛ. Гражданка Берта Абрамовна, это как вы себе со мной позволяете?! Мой прадед, как выяснилось, мужиков за ребра вешал! Мне новое миросозерцание вырабатывать надо — аристократическое! Конечно, Иван Данилович Калита при помощи подлости и татар Русь объединил, но мешок с деньгами он для раздачи бедным всегда носил! А вы, гражданка, позволяете себе на его наследника!!
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Цыц! Цыц, щенок! Это ты на кого хвост поднимаешь?! На святую женщину?!
ПАВЕЛ. И вам, гражданин Голяшкин, я управу живо найду! Ежели от вас конюшней пахнет и вы из царских конюхов происходите, то это не значит…
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ ( хватается за сердце и протягивает ноги). Пашка, опомнись!.. Это уже, некоторым образом, оперетта без музыки получается… Да кто, кроме Фаддея Голяшкина, способен был зековскую пайку коняге-доходяге отдать в сорок втором, а ты… ( Срывает памятный знак и швыряет в Павла.) Ублюдок!
Павел задумывается, открывает кран в посудомойке и засовывает под струю в посудомойку голову.
ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ ( тычет пальцем за спину). Это у них, кто состоятельный, кто с жиру бесится, предки вдруг князьями или графьями выскакивают; это они назад глядеть хотят, а не вперед, дурак ты набитый!
ПАВЕЛ ( отфыркиваясь). Простите, Берта Абрамовна. Мне пить-то ни капли нельзя — наследственность-то алкоголическая. ( Идет к дверям кухни, с порога оборачивается.) Варвару умыкну сей момент, а потом давайте квартирный обмен сделаем? И коммуну организуем, а?