Том 4. Начало конца комедии
Шрифт:
Пожилые старшины торопливо стащили с него пиджак.
И опять то масляно, то звонко заговорила сталь, застонали сжимаемые пружины, защелкали зацепы, заскрипели нарезные части.
На четвертой минуте Китаец уронил какую-то деталь на пол и прошипел:
— Старшины! Поднимите пламегаситель! Не видите, он упал?
Старшины бросились под стол разом с обеих сторон и столкнулись лбами над пламегасителем. Это было сокрушительное столкновение, но никто в зале не засмеялся. Только Ящик мечтательно пробормотал: «Абсолютный вакуум!»
—
— В их черепах, но это неважно, не будем уточнять, — сказал Ящик рассеянно, погружаясь в ученое раздумье. — Второй год пытаюсь посадить гироскоп в вакуум высокой степени, и никак не получается…
На Ящика зашикали.
Китаец блестел от пота и тратил секунды на смахивание капель со лба, испачкав оружейным маслом толстую физиономию.
В половине пятой минуты майор робко пробормотал:
— Осталось тридцать секунд, старший лейтенант!
Из аудитории прохрипел давно пропитый бас:
— Не мешай, отец!
Его поддержали:
— А вы, товарищ педагог, тренируйтесь пока!
— Сейчас на вас смотреть будем!..
В начале седьмой минуты Китаец открыл глаза, вскинул оружие в боевое положение, направил в живот майора и яростно застрочил языком: «Тра-та-та!»
— Молодец! — вырвалось из майора помимо его уставной воли. — Где это вы так научились?
— Если без китайских церемоний, товарищ гвардии майор, — сказал Китаец, надевая пиджак, — то… это военная тайна. Еще вопросы будут?
Не хвастаться и не торжествовать самым открытым образом было не в его характере. Проходя на место, он добил преподавателя:
— Интересно отметить, товарищи доброхоты, что нас опять обманывают. У этой штуки давно борода и усы выросли, а ее за последний крик моды выдают!
Аудитория бурно аплодировала.
Но майор нам попался крепкий. Он быстро нас утихомирил. Все-таки хотя участники симпозиума и были в пиджаках, но помнили кое-что из дисциплинарного прошлого.
И до конца занятия мы послушно и внимательно слушали «тактико-технические данные», вникали в схемы двигающихся частей и в принципы боевого использования этого действительно, как признался в конце концов майор, уже устаревшего в некоторой степени оружия.
В перерыве преподаватель демократически пошел курить вместе с нами. Опять заговорили о традициях.
— Воздействие традиции на современность весьма сложный процесс, товарищи, — начал Ниточкин, залезая на подоконник. — Я осознал это вместе с адмиралом Беркутом на боевом мостике крейсера среди моря электроники и радиолокации, получив два осколка старомодной сухопутной ручной гранаты «лимонка» в правую ягодицу. Адмирал получил один в пятку. Он, вероятно, первый и последний адмирал в мире, раненный таким ахиллесовым образом.
— Интересно отметить, — перебил моего друга Ящик своим скрипучим голосом, — что Беркуту могут хотя бы позавидовать все прошлые и будущие адмиралы, а у вас нет даже этой компенсации, если,
Петя вынужден был слезть с подоконника. Рассупониваясь, он сказал Ящику:
— Никакого странного мистического света вы там не увидите, коллега.
— Товарищ гвардии майор, — попросил Ящик, — судя по орденским планкам на вашей груди, вы, вероятно, понимаете в этих делах толк. Я попросил бы вас о небольшой экспертизе…
— Я, если без китайских церемоний, тоже кое-что понимаю, — заявил Китаец.
Да, здесь были мужчины, которые знали толк в старых шрамах. Им нельзя было всучить след от флегмоны вместо пулевого ранения, как я несколько раз в жизни делал, подтачивая женское упорство фактами героической биографии.
Вокруг Петиного шрама собралась порядочная кучка ветеранов. Несколько секунд раздавалось: «А может, противопехотная?» — «Нет, тут и эр-ге-де может, если метрах в тридцати…» — «Слабо задело…» — «На излете: дураку ясно…» — «Лимонка в пятнадцати метрах — зуб даю…»
— Не врет, не врет! — таково было решение жюри.
— А давность? Давность определите! — дотошничал человек науки. — Может, он в детские и отроческие годы всего-навсего по свалкам лазал и от врожденного любопытства незнакомые металлические предметы трогал?
— Ну, дорогой товарищ, — с каким-то даже сожалением к Ящику сказал гвардии майор. — Давность два года — максимум! И без биноклей видно, — не удержался и съехидничал старый рубака, заменив очки Ящика более мощным оптическим средством.
— Так вот, — продолжал Петя, приводя форму в порядок. — Нужно уважительно относиться к сухопутному оружию, даже если вы моряки до мозга костей. Все вы нынче видели адмирала Беркута. Это мужчина, который не бросает слов на ветер…
— Грубоват. Лихой моряк, но грубоват, — вклинился в Петин рассказ из открытых дверей какой-то некурящий. Физиономия его была покрыта флером мрачного юмора.
— Есть немного, — согласился мой друг. — Я был с ним на флагманском крейсере. Отрабатывали проводку конвоев. Не знаю почему, но в свободное время адмирал выбирал меня в собеседники. Рассказывал о детстве. Как жил в сухопутном подмосковном пригороде — коммунальные бараки и масса тараканов. Были у них черные тараканы, прусаки и темно-красные, именуемые по науке американцами.
— «Мы прусаков не боимся!..» — запел на мотив Мальбрука доктор наук, идеи которого лежали в основе многих сложных видов оружия.
Глядя на Ящика, я еще раз убедился в одной бесспорной, но странной истине. Если мужчин оставить без надзора в коллективе, они немедленно опускаются до возраста самого молодого и начинают озорничать и безобразничать на его уровне. Но и этого мало: безнадзорный мужской коллектив характерен тем, что опускается еще ниже — до уровня мальчишек.
Быть может, я поэтому и люблю безнадзорные мужские коллективы.