Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
Шрифт:
Купец человек обстоятельный и любит, чтоб и всем это сразу ясно было.
Григорий, худой, пожилой крестьянин, с особой какой-то мечтательной искоркой в глазу, подобострастный и льстивый, старается «потрафить» купцу.
— Трудитесь же и вы, — вздыхая, говорит он купцу на его замечания, — вокруг нерукотворенной… Так за образом и поспеваете везде?
— Да уж так и ездим…
Григорий заискивающе кивнул головой, вздохнул и сказал:
— Чай, и насмотрелись же вы
— Бывает, — ответил купец.
— Бывает? — испуганно встрепенулся Григорий.
— Чудак ты человек, как же иначе?
И, помолчав, купец продолжал:
— Труды бог любит, — без трудов нельзя… самая малая букашка, муравей, и тот больше себя норовит поднять…
— Так, так, — согласился Григорий.
— Жареный кусок в рот не полетит… Как сказано? В поте лица… Да уберите же вы, Христа ради, короб, — крикнул купец своим и, обращаясь снова к Григорию, спросил: — Это что за человек у вас?
Человек, и очень странный человек, о котором спрашивал купец, вышел в это время из-за задов Григорьева двора.
Высокий, худой, с маленьким, очень маленьким бурым лицом, стрижеными усами и бородой, в длинном изорванном халате, с непокрытой, тоже стриженой головой, человек этот остановился, и, ни на кого не обращая внимания, смотря голубыми потухшими и выцветшими глазами тупо и равнодушно перед собой, что-то бормотал.
На вопрос купца Григорий с захлебывающейся торопливостью и елейным смирением ответил:
— А так раб божий, Ильюша по прозванию… Вроде того, что юродивый.
— Это хорошо, — кивнул головой купец и, откашливаясь, сплюнул.
— Тихий человек, и никому обиды от него нет.
— Он что ж делает? — спросил купец.
— Да вот живет у нас в бане, — вон за огородом. Сам и выбрал мою, значит, баню, — что ж, живи…
Юродивый в это время опустился на колени и, смотря в небо, что-то бормоча, кивал головой…
— Это насчет чего же он? — спросил купец у Григория и прибавил: — Да ты присядь.
— А постоим, батюшка… Это он, вишь, покойников поминает, всех, до последнего человека, кто за его память помер на селе, помнит и поминает…
— Что ж, это хорошо…
— Хорошо, батюшка, хорошо… Раб божий… А только что так считаем, — Григорий замирающим от восторга голосом, наклоняясь к купцу, прошептал — так считаем: великий раб.
— Все может быть, — одобрительно кивнул головой купец.
— Так, батюшка, так… Его дело… Так и живет в бане… Сам и выбрал у меня со старухой свое житье: так в бане… и уж и не знаю, с чего и выбрал: кажись, и лучше нас есть люди и в греху мы: выбрал… Не знаю, с чего и на думушку ему пало, —
— Да уж вам видней, конечно… Душа у кого чистая, святость эта самая, как одежа светлая, к примеру, — грязь на ней, так уж грязь и есть: на виду… С ним, что ж, покалякать можно?
— Уж не знаю, батюшка, — раздумчиво ответил Григорий, — как его воля…
В это время подошел другой крестьянин средних лет — длинное туловище на низких ногах, с какой-то приплюснутой физиономией, и только нижняя губа выпукло выдвинулась вперед. Он сплюнул и, вмешиваясь в разговор, пренебрежительно, голосом, как иерихонская труба, сказал:
— Что ж тут?.. Скричать его и только… Эй, ты, слышь, Ильюшка, подь сюда, — вот господин говорить с тобой желает…
Юродивый замигал глазами и растерянно смотрел некоторое время перед собой.
— Неколи мне… кур в огороде гонять надо…
Он сказал это и торопливо, озабоченно пошел, делая на ходу движения, как будто он гонит кур, тихо приговаривая: «Кишь, кишь».
— Не пожелал, — проговорил Григорий, испуская вздох не то сожаления, не то удовлетворения.
Купец, получивший неожиданно афронт, спросил недовольно:
— Это каких кур?
— А это, вишь, — стал громко, точно кругом все были глухи, объяснять ему подошедший крестьянин, — он, вишь, все сам себя куриным старостой зовет… будто вот кур ему все по огородам гонять надо…
— Не пошел же, — повторил в раздумье Григорий.
— Не пошел, — согласился и пришедший крестьянин и набрал воздуху.
— Не показался я, что ль, ему? — спросил обиженно купец.
— Не-ет, — уклончиво ответил Григорий, — так что-нибудь… Господином вот разве назвал тебя сват.
— Так ведь мне что? — сказал сват и сплюнул.
— То-то, вишь, не любит он этого слова: из дворовых он… А сам-то с малолетства уж такой, божий… Господам и сомнительно было: парнишка, как и прочие, а от дела отлынивает… Маленько и прижимали, видно: на горячую плиту голыми ножками ставили… Вот он и робит, как заслышит там «господин», али «барин», ну и уйдет сейчас…
— Так ведь я какой же барин? Такой же, как вы…
— Известно, — согласился сват и сильно потянул носом.
— Может, и обойдется еще, — задумчиво сказал Григорий. — Так вот и на селе… К кому вздумает зайти… Принесет миску, стукнет в окно: «Слышь, крикнет, штароста, — он этак все „штароста“, — пришел, давай мне полную миску». Чтоб уж непременно полная была, а там чего хочешь лей: щец так щец, хоть воды, хоть молока… И сразу есть не станет: постоит сколько дней в бане, скиснет, тогда и ест.