Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906

Гарин-Михайловский Николай Георгиевич

Два мгновения ^*

Впервые — в газете «Самарский вестник», 1897, № 1,1 января. Как явствует из воспоминаний Н. В. Михайловской, в рассказе «Два мгновения» описаны случаи, происшедшие с Гариным во время пребывания в Батуме, в 1881–1882 годах, «когда ему пришлось стать лицом к лицу со смертью, и… он в обоих случаях совершенно различно отнесся к грозившей ему опасности». «Первый случай, — сообщает она. — После целой недели работы на линии Николай Георгиевич и его сотрудники собрались ехать к семьям в Батум. Кратчайшая дорога от Цихисдзири,

где они работали, до Батума — была морем, всего верст семь, а берегом верст пятнадцать. Лошади, чтоб ехать в город, были поданы, когда подъехал грек на лодке и предложил под парусами довезти их до Батума в четверть часа. Согласились и поехали. Вдруг налетел шквал и всем ехавшим грозила гибель. Николай Георгиевич в эти минуты пережил страх за свою жизнь и ужас сознания, что он бессилен бороться с ним.

Через несколько дней, — продолжает Н. В. Михайловская, — был второй случай. Там же, в Цихнсдзири, Николай Георгиевич со своими рабочими завтракал на вершине горы и смотрел на плывущий по морю плот с четырьмя турками. Опять налетел шквал и разбил плот, а четыре турка оказались в море. Николай Георгиевич, заметив приставшую к берегу лодку, бросился к ней и с двумя рабочими поплыл спасать турок. Опасность была так же велика, как и в первый раз, но при этом риске для других — страха уже не было.

…Все четыре турка были спасены и на следующий день пришли к нам благодарить Николая Георгиевича. Они низко кланялись, прикладывая ладонь ко лбу и сердцу, и просили принять от них курицу, яйца и домашние сладости. Сказать они ничего не могли, не зная русского языка, но их сияющие счастьем лица были красноречивее всяких слов». Далее Михайловская вспоминает:

«Недели через две Николай Георгиевич, задержавшись дольше обыкновенного на работах, возвращался один, без конвоя, ночью в Батум. Приходилось ехать через лес, шел дождь, и было очень темно. Николай Георгиевич сбился с дороги и поехал по какой-то тропинке. Вдруг перед ним открылась поляна, горящий костер и вокруг него человек десять вооруженных турок. Вероятно, он наткнулся на шайку разбойников. Отступать было некуда, его заметили, двое пошли навстречу и схватили его лошадь под уздцы. Турки окружили Николая Георгиевича, и между ними начался оживленный разговор и спор. Наконец державшие лошадь отпустили ее, турки стали отходить к костру, а один из них, благообразный старик в чалме, показывая ему на море и небо, жестами объяснил, что благодарит за спасение турок и что он свободен».

А когда Гарин, оставив службу на железной дороге, уезжал из Батума, спасенные им турки, узнав об его отъезде, пришли на пароход проводить его… «Они опять низко кланялись, — рассказывает Михайловская, — прижимая руку ко лбу и сердцу, ласково глядели на него и просили принять принесенные ими домашние сладости» (Н. В. Михайловская, Мои воспоминания о Гарине-Михайловском. ИРЛИ).

Дела ^*

Впервые— в газете «Самарский вестник», 1897, № 27, 2 февраля.

Основу содержания этих набросков составляет действительный факт биографии автора. По возвращении (в середине 90-х годов) в Самарскую губернию с постройки Великого Сибирского пути Гарину удается убедить земство в необходимости строительства Самаро-Кротовской узкоколейной железной дороги (постройка эта описана им в очерках «В сутолоке провинциальной жизни»). Разрешение на постройку Гарину удалось получить с большим

трудом, лишь после массы хлопот и волокиты в петербургских департаментах; рассказ сб этом и является содержанием произведения.

Картинки Волыни ^*

Впервые — в журнале «Мир божий», 1897, № 2. Очерк написан на материале наблюдений автора во время его изыскательских работ в 1894 году в Волынской губернии.

Замысел произведения возник, по-видимому, еще в конце 1894 года (см. письмо Гарина к Иванчину-Писареву в примечании к очерку «Из моего дневника», стр. 687). О том же свидетельствует и очерк «Бочком, гуськом и уточкой», в первой части которого, полемизируя с народниками, автор говорит о разрушении общинного быта полещуков, населяющих Полесье. По существу это первые наброски будущего очерка.

Первоначально Гарин предполагал опубликовать свой очерк в «Самарском вестнике», о чем свидетельствует напечатанное в этой газете объявление (1896, № 273, 25 декабря):

«С января месяца будет печататься ряд очерков Н. Гарина „Карандашом с натуры“, „Волынские очерки“ и др.».

Однако (еще во время печатания очерков «Карандашом с натуры») цензурные преследования «Самарского вестника» все усиливались и закончились приостановлением газеты в марте 1897 года. Возможно, в предвидении этого Гарин отдает свой очерк в журнал «Мир божий».

В «Картинках Волыни» Гарин отвечает на актуальный вопрос своего времени: признавать или не признавать вступление России на путь капитализма? Писатель выступает в защиту марксистских взглядов в этом вопросе, очерк содержит прямые полемические выпады против народников.

Рисуя картину жизни целого края, Гарин убедительно говорит о вторжении капитализма и в такие глухие окраины России, как Волынь, где крестьянин-полещук веками жил общинным строем, который «и до сих пор еще для многих является идеалом народной жизни». В очерке рассказывается о разрушении общины, об обнищании полещука, который бросает свою истощенную землю и уходит на заводы, тесным кольцом окружившие его.

Очерк наносил сильный удар по народническим взглядам; не случайно народническая критика упорно стремилась свести его содержание к зарисовкам «минутных впечатлений». Так рецензент «Русской мысли» П. Николаев называл «Картинки Волыни» «летучими, импрессионистскими заметками». В своей рецензии на это произведение (1897, № 3) он писал о Гарине: «Это импрессионист чистейшей воды. Было бы напрасно искать у него каких-либо определенных общих принципов и принадлежности к какому-нибудь идейному литературному направлению… Это — писатель впечатления, по большей части минутного».

По мнению критика, «те проблески идей, которые встречаются в произведениях г. Гарина, всегда являются чем-то внешним, отнюдь не вытекающим из непосредственной сущности авторской натуры, отнюдь не сливающимся с его образами».

Рассматривая с этой точки зрения все творчество Гарина, он писал: «Что бы ни говорили разные импрессионисты, вроде г. Гарина и иных „русских учеников“, движение жизни определяется отнюдь не вечными и неумолимыми, как прежде, законами, а человеческими желаниями,как мотивами научных и общественных действий». Как явствует из этого высказывания, критику «Русской мысли» были ясны позиции Гарина, и отождествление им писателя с «русскими учениками», то есть с марксистами, не было случайным.