Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
Шрифт:
— Нет, уж не надо…
Петр Иванович важно, с соответственным жестом остановил меня:
— Э… это не за деньги, а от доброго чувства… Так, господа?..
— Так точно…
— Ну, что ж, ко кресту? — обратился я смущенно к Петру Ивановичу.
— Хоругви вперед! — скомандовал Петр Иванович так, словно он приказывал целой армии.
С хоругвями бодро зашагали, пошел батюшка с дьячком, затем я, поодаль от меня Петр Иванович, а еще подальше староста и толпа крестьян.
Попробовал было я поравняться
Так дошли мы до креста на шишке. На кресте висела икона с изображением моего и жены моей патрона.
Ученики нашей школы и соседнего села вышли вперед и под руководством дьячка пели вместо певчих, и это было нововведением. Пели хорошо, и молодой батюшка скромно, а Петр Иванович торжествующе все время косились на меня. И ученики каждый раз, пропев, смотрели на меня с каким-то особенным любопытством.
Пропели многолетие.
Торжествующий толстый Петр Иванович, протягивая мне руку, сказал:
— Позвольте поздравить вас с благополучным приездом.
Попробовал я после молебна заговорить с крестьянами:
— Ну, что ж, всходы хороши, кажется?
Прокашлялись, переступили с ноги на ногу, посмотрели на Петра Ивановича:
— Слава богу…
— Еще бы не хороши, — усмехнулся Петр Иванович, — на унавоженной… таких и не видали, чать…
— Дай бог здоровья и барину и Петру Ивановичу…
Петр Иванович встряхнулся…
— Я что? А вот за барина день и ночь надо молиться: ноги его мыть да воду эту пить…
— Арендой довольны?
— Довольны.
— Еще бы не довольны, — вставил опять Петр Иванович, — даром кому не надо…
— Может быть, кто-нибудь имеет попросить о чем-нибудь меня?
Мгновенное гробовое молчание. Петр Иванович и торжествует и строго, в упор смотрит на крестьян.
Преодолевая соблазн, кто-то за всех уныло отвечает:
— Что уж просить? Довольно просили…
Петр Иванович сияет:
— Что? Совесть проснулась. Нет… э… надо правду говорить: я теперь доволен.
Вдруг выходит Алена и валится мне в ноги.
— Встань, встань, — говорю я, торжествуя в душе.
Зато Петр Иванович взволнован, огорчен и, не выдержав, говорит угрожающим голосом:
— Алена?! Помни!..
Алена отчаянно кричит ему:
— Да я не насчет чего там: земли, альбо денег… Муж меня донимает: защити, батюшка…
Это она говорит уже мне.
— Что же, — перебивает Петр Иванович, — ты думаешь барин — правительствующий синод, что станет разводить тебя с мужем?
Алена смущенно встает.
— Мне на что развод? Вид бы хоть… Ушла бы с детками в город от разорителя и полюбовницы его, чтобы сраму хоть не видать…
Петр Иванович важно распускает свои толстые губы, собирает их колечком, пыжится и брызжет,
— Э… я не одобряю, конечно, твоего мужа… э… но и жену, уходящую от мужа… э… по головке гладить нельзя…
Петр Иванович вдохновенно мотает головой. Я не выдерживаю:
— Андрей, — обращаюсь я к пьянице и развратнику Андрею, — опять ты за жену принялся: ведь такой же человек она, как и ты… Только потому, что можешь за горло схватить… Ну, ты ее можешь, а она тебя белым порошком угостит… [20]
Я обрываюсь, потому что сознаю всю бесполезность таких уговоров, и перехожу на практическую почву:
— Если ты дашь волю жене, я тебе лесу дам.
20
Мышьяк — обычный прием в деревне отделываться от постылых мужей и жен. (прим. автора)
Андрей говорит, не поднимая глаз с земли:
— А пес с ней… дам паспорт.
— Ну, спасибо! Приходи ко мне сегодня в усадьбу за ярлыком.
Андрей равнодушно и тихо отвечает:
— Слушаю.
Петр Иванович снисходительно шепчет мне:
— Собственно против уговора… Своим решением вы ведь подрываете мой авторитет.
В ответ я обращаюсь к толпе:
— Еще кто-нибудь, может быть, имеет ко мне дело?
В толпе крестьян молчание, зато Петр Иванович говорит:
— Ну, э… я при владельце заявляю, что, если кто выйдет о чем просить, то я все равно не исполню… э… и тот мне враг.
Он обращается ко мне:
— Э… извините, пожалуйста, я предупреждал… э… что на три года… э…
Петр Иванович еще брызжет, но я, попрощавшись с батюшкой, иду уже назад в усадьбу.
Обед на террасе.
Перед нами весь в солнце сад с цветущими яблонями. Вершины душистых тополей ушли в лазурное небо, и вокруг них гул от пчел. Вот они золотыми нитями, то приближаясь, то удаляясь от деревьев, берут свою первую взятку. Седые ветлы над рекой, ленивые, громадные, едва шевелят, как опахалами, своими вершинами, и сквозит за ними другой берег реки с высокими, как горы из красной глины, холмами Князевки.
Какой-то праздник, нега, сон с этими неподвижными, застывшими навеки в голубой дали красными холмами.
Я ездил по имению, проверил кассу и отчетность. Во всем такой же порядок, как в этом саду. Деревня моя дает доход! Петр Иванович прекрасно устроился и с лесами; он поставляет дрова теперь в казну, он в дружбе с интендантом, называя его офицером.
Когда Петр Иванович бывает в городе, они вместе завтракают, слегка выпивают и говорят друг другу «ты».
— Так уж это у нас, у офицеров, заведено.