Том 4. Повесть о жизни. Книги 1-3
Шрифт:
— Была б моя воля, — сказал Липогон, — плавал бы я по всем морям. И имел бы не жизнь, а картину Айвазовского.
Назавтра я пришел в Карантинную гавань не в час дня, а в десять часов утра. У мола как бы растворялся в сухом солнечном сверкании белый океанский пароход с двумя огромными красными крестами на бортах.
На корме парохода я прочел золотую французскую надпись «Португаль — Марсель».
В белизне парохода, в легкости мачт, снастей и мостиков, в блеске меди и алмазной чистоте иллюминаторов,
Это был пассажирский пароход французской компании «Мессажери Маритим». Он ходил до войны из Марселя в Мадагаскар, в Сирию и Аравию, потом пришел зачем-то на Черное море. Тут его застала война с Турцией, и «Португаль» по соглашению с французским правительством был передан нам под госпитальный корабль. Его перекрасили в белый цвет.
По палубе «Португаля» ходили молоденькие сестры в серых летних платьях и моряки в белом. Я боялся, что меня увидят раньше времени, ушел и болтался в порту до часу дня.
Ровно в час я снова подошел к «Португалю». У трапа стоял Липогон и независимо разговаривал с молодым морским врачом. У врача были черные насмешливые глаза и красная шея, чуть сдавленная белым воротничком кителя. Он быстро пожал мне руку и сказал Липогону:
— Итак, до свидания, шкипер! После этого рейса принесите мне еще табаку.
— Есть! — с наигранной бодростью воскликнул Липогон, поднес руку к козырьку каскетки и отошел.
Врач взял меня за локоть и повел к себе в каюту. Он держал меня за локоть так крепко, будто боялся, что я поскользнусь на этих зеркальных палубах, упаду и еще, упаси бог, сломаю или разобью какой-нибудь сияющий прибор или стеклянные двери.
Мне это не очень понравилось, но я смолчал и не отнял руку.
— В общем, — сказал врач у себя в каюте, наполненной солоноватой свежестью и запахом хорошего табака, — мне нужен один санитар для перевязочной. Вы студент? Превосходно! Вы захватили документы?
— Да.
— Прошу.
Я показал ему документы. Он пробежал их и вернул мне.
— Считайте, что все сделано, — сказал он. — Послезавтра приходите. Мы проведем кое-какие формальности, и вы останетесь на корабле. Возможен скорый рейс.
Я был как в тумане. Не верилось, что я буду плавать на этом океанском корабле. Детские мечты сбылись. Мне было, конечно, жаль поезда, жаль товарищей, но все побеждала жажда морских скитаний.
Врач проводил меня до трапа. Там стоял вертлявый, как мартышка, низенький старик в морской, но не русской форме. По обилию золотых нашивок на рукавах я догадался, что это высокое пароходное начальство.
— Наш капитан господин Баяр, — вполголоса предупредил меня молодой врач.
Он поклонился капитану и сказал ему по-французски:
— Вот, господин капитан,
Я тоже поклонился.
— Это непостижимо, мой бог! — воскликнул по-французски господин Баяр и вскинул обе руки к небу. — Бакалавры, вместо того чтобы учиться, кормят с ложечки русских мужиков манной кашей. Никто не делает своего дела в этой непонятной стране. Никто!
Капитан схватил меня за плечо цепкой коричневой лапкой, повернул к себе и посмотрел в глаза.
— О-о-о! — сказал он. — Да, да! Каждый пережил это! Я вас понимаю. Мечты, мечты! Нет! — вдруг крикнул он. — Море — вот оно где, мой друг!
Он снял кепи с золотым шитьем и показал на седую, стриженную ежиком голову.
— Здесь волшебные ночи под экватором! Все бенгальские закаты! Запах корицы и вся прочая чепуха. Здесь! У вас болезнь, молодой человек, но я не знаю от нее никаких лекарств. Поэтому рад видеть вас у себя на борту.
Он быстро повернулся и побежал по палубе к капитанскому мостику.
Врач смотрел ему вслед с насмешливой, но учтивой улыбкой.
— Вот такой у нас капитан, — сказал он. — Великолепный гасконец. Итак, до послезавтра.
На следующий день я угощал Липогона обедом в ресторане «Дарданеллы» на Степовой улице.
Собственно говоря, это был не ресторан, а гудевшая от мух харчевня.
Со мной пришли Романин и Николашка Руднев. Оба они были обескуражены моим уходом с поезда и, как это ни казалось странным, совершенно мне не завидовали. Наоборот, они как будто не одобряли мой поступок.
Обед в «Дарданеллах» окончился скандалом. Нам подали рагу из баранины. Мы съели его, но тотчас после этого Липогон подозвал ленивого официанта и сказал ему:
— Позови до нас хозяина.
— Это зачем?
— Не твое дело спрашивать.
Из задней комнаты неохотно вышел заспанный хозяин — тучный человек с зеленоватым лицом.
— В чем дело? — спросил он сиплым голосом. — Если что не нравится, так у меня не ресторан при «Лондонской гостинице». Можете катиться туда, когда вы такие нежные.
— А в том дело, — зловеще ответил Липогон, — что вы, господин Каменюк, подсовываете клиентам тухлую баранину. И тем самым можете отправить их в райские кущи.
— Вы думаете? — иронически спросил господин Каменюк. — Ай-ай-ай! Так-таки и тухлая? У меня баранина — первый сорт.
— А я вам говорю — тухлая!
— Так зачем же вы ее скушали? — с прежней иронией, не предвещавшей ничего хорошего, спросил Каменюк. — Вы же ее скушали до косточки. Да еще и тарелку обчистили корочкой. Не дурите мне голову. Я не цуцик!
— Ах так! Ах, не тухлая у вас баранина? — с каким-то восторгом в голосе воскликнул Липогон. — Тогда покорнейше попрошу вас подать нам еще четыре порции этого прелестного рагу.