Том 4. Повесть о жизни. Книги 1-3
Шрифт:
— Майстры! — шепотом сказал мне Севрюк.
Нищие стояли неподвижно, не крестясь и не кланяясь. Вокруг них было пусто. Позади нищих я увидел двух мальчиков-поводырей с холщовыми сумками за спиной. Один из них тихонько плакал и вытирал нос рукавом свитки. Другой стоял, опустив глаза, и усмехался.
Вздыхали женщины. Иногда с паперти доносился глухой гул мужских голосов. Тогда священник подымал голову и начинал громче читать молитву. Гул стихал.
Потом нищие сразу двинулись к гробу, молча подняли его на руки и понесли из церкви. Сзади поводыри вели слепцов.
На кладбище с поваленными крестами
Двое пожилых полещуков, поплевав на ладони, взялись за лопаты. Тогда к могиле подошел слепец с ястребиным лицом и сказал:
— Погодите, люди!
Толпа затихла. Слепец, щупая палкой землю, поклонился гробу, потом выпрямился и, глядя перед собой белыми глазами, заговорил нараспев:
Под сухою вербой коло мелкой криницы Сел Господь отдохнуть от тяжелой дороги. И подходят ко Господу всякие люди И приносят ему всё, что только имеют…Толпа придвинулась к слепцу.
Бабы — пряжу и мед, а невесты — монисто, Старики — черный хлеб, а старухи — иконы. А одна молодица пришла с барвинками И поклала у ног, а сама убежала И сховалась за клуней. А Бог усмехнулся И спросил: «Кто же мне принесет свое сердце? Кто мне сердце свое подарить не жалеет?»Молодая женщина в белом платке тихо вскрикнула. Слепец замолчал, обернулся в сторону женщины и сказал:
И тогда положил ему на руки хлопчик Свое сердце — трепещет оно, как голубка, Глянул Бог, а то сердце пробито и кровью Запеклось и совсем, как земля, почернело. Почернело от слез и от вечной обиды, Оттого, что тот хлопчик по свету бродяжил Со слепцами и счастья не видел ни разу.Нищий протянул перед собой руки.
Встал Господь и поднял это слабое сердце. Встал всесильный и проклял неправду людскую. И на землю упали пречерные тучи, Раскололись леса от великого грома. И раздался Господний всеслышимый голос.Слепец вдруг радостно улыбнулся.
«Это сердце снесу я к престолу на небе, Тот богатый подарок от рода людского, Чтобы добрые души ему поклонялись».Слепец замолчал, подумал и запел глухим и сильным голосом:
То сиротское сердце — богаче алмазов, ИЖенщины в толпе вытирали глаза концами темных платков.
— Пожертвуйте, люди, — сказал слепец, — за упокой души невинно убиенного отрока Василия.
Он протянул старый картуз. В него посыпались медяки. Могилу начали забрасывать землей.
Мы медленно пошли к церкви, где нас ждали лошади. Марина Павловна ушла вперед. Всю обратную дорогу мы молчали. Только Трофим сказал:
— Тысячи лет живут люди, а до добра не докумекались. Странное дело!
После похорон поводыря в усадьбу Севрюков вселилась тревога. Вечером двери запирали на железные засовы. Каждую ночь Севрюк со студентом вставали и обходили усадьбу. Они брали с собой заряженные ружья.
Однажды ночью в лесу загорелся костер. Он горел до рассвета. Утром Трофим рассказал, что у костра ночевал неизвестный человек.
— Надо думать, гоновец, — добавил он. — Ходят кругом, как волки.
Днем после этого в усадьбу зашел босой парень в солдатских черных штанах с выгоревшим красным кантом. Сапоги висели у него за спиной. У парня было облупленное от загара лицо. Глаза его смотрели хмуро и цепко.
Парень попросил напиться. Марина Павловна вынесла ему кувшин молока и краюху хлеба. Парень жадно выпил молоко и сказал:
— Смелые господа. Не страшитесь жить в таком месте.
— Нас никто не тронет, — ответила Марина Павловна.
— Это почему? — усмехнулся парень.
— Мы никому не делаем плохого.
— Со стороны виднее, — загадочно ответил парень и ушел.
Поэтому Марина Павловна с неохотой отпустила на следующий день Севрюка в соседнее местечко, где надо было купить продукты и порох. Севрюк взял с собой меня. Мы должны были вернуться в тот же день к вечеру.
Мне понравилась эта поездка по безлюдному краю. Дорога шла среди болот, по песчаным буграм, поросшим низким сосновым лесом. Песок все время сыпался тонкими струйками с колес. Через дорогу переползали ужи.
Было знойно и потому хорошо видно, как над болотами мреет нагретый воздух.
В местечке по заросшим мхом крышам еврейских домов ходили козы. Деревянная звезда Давида была приколочена над входом в синагогу.
На площади, засыпанной трухой от сена, дремали расседланные драгунские лошади. Около них лежали на земле красные от жары драгуны. Мундиры их были расстегнуты. Драгуны лениво пели:
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши жены? Наши жены — пушки заряжены, Вот где наши жены!Драгунский офицер сидел на крылечке постоялого двора и пил мутный хлебный квас.
Мы ходили по магазинам — «склепам». В них было темно и прохладно. Голуби склевывали зерна с десятичных весов. Евреи-торговцы в черных лоснящихся картузах жаловались, что торговать нет резона, потому что весь барыш идет на угощение исправника. Они рассказали, что третьего дня Андрей Гон налетел на соседний фольварк и угнал четверку хороших лошадей.